Воздействие приливной волны обновления, перестройки нашего общественного и духовного сознания, пожалуй, более всего ощутимо в литературе. За короткий срок читателю возвращены произведения Н. Гумилева, Н. Клюева, В. Набокова, Б. Пастернака, О. Мандельштама, А. Твардовского, И. Шмелева - мастеров, чье творчество высвечено сполохами личной и национальной трагедии. Не затерялись в этом созвездье имен и создатели только что обнародованных в нашем Отечестве фантастических произведений - Е. Замятин ("Мы"), А. Платонов ("Котлован", "Чевенгур", "Ювенильное море"), Д. Оруэлл ("Звероферма"), О. Хаксли ("О этот дивный мир"). А теперь вот возвращается "Час Быка" - последний, созданный за четыре года до смерти, роман всемирно известного ученого-палеонтолога, писателя, мыслителя Ивана Антоновича Ефремова (1907-1972). Возвращается из пятнадцатилетнего насильственного забвения...

Чем же испугало ретивых блюстителей общественных нравов начала 70-х годов это произведение, дотоле трижды уже опубликованное: в журналах "Техника - молодежи" и "Молодая гвардия", а также отдельным изданием? Нынешний молодой читатель вряд ли ответит на этот вопрос, а в ту пору зрелые люди лишь разводили недоуменно руками: ведь и невооруженным глазом было видно, что "Час Быка" не имеет конкретного социально-политического прицела, что проблемы, поднятые в нем, - всеземного, планетарного свойства.

Впрочем, загадки здесь нет. Не часто случается, что творение художника решительно опережает свое время. "Час Быка" опередил. Понадобилось духовное подвижничество многих трезвомыслящих: людей - прежде всего политиков, социологов, футурологов, - чтобы с самых высоких трибун времена, отвергшие "Час Быка", были названы временами застоя, коррупции, казнокрадства, сползания к пропасти, на дне которой - отнюдь не золотые россыпи. Теперь можно лишь гадать, смог ли бы наш державный корабль поплыть несколько иным курсом, усвой его команда горькие уроки, преподанные бывшим матросом-рулевым Иваном Ефремовым. История, как известно, чуждается сослагательного наклонения, чего не скажешь о литературе....

Путь в литературу начинался у Ефремова в хаосе и разрухе гражданской войны. Беспризорный подросток прибился к автороте красногвардейцев, с боями дошел до Перекопа, был контужен при обстреле Очакова с кораблей интервентов, после чего всю жизнь слегка заикался. А дальше - Петроград, поденный труд, мореходные классы, плавание по Каспию и Охотскому морю, затем учеба на биологическом отделении Ленинградского университета, работа в Геологическом музее под руководством академика П. П. Сушкина - знаменитого палеонтолога. За последующие два десятилетия молодой ученый участвует более чем в тридцати экспедициях, а двадцать шесть из них возглавляет. Пути его странствий пролегли по всей стране: Печора, Двина, Татария, Казахстан, Восточная Сибирь, Дальний Восток. Имя его становится известно зарубежным исследователям даже еще до того, как он возглавил лабораторию низших позвоночных в Палеонтологическом институте АН СССР. В 1936 году Ефремов отважился написать письмо Сталину, где обрисовал бедственное положение, сложившееся из-за нехватки помещения для бесценных коллекций, - так в конюшнях бывшего Нескучного сада появился Палеонтологический музей. К началу Отечественной войны 34-летний неутомимый путешественник становится доктором наук, основателем целой науки о геологической летописи планеты - тафономии. "Этот вклад ставит его наравне с такими общепризнанными мировыми авторитетами, как знаток южноафриканских рептилий Р. Брум (1866-1951), западноевропейские палеонтологи Ф. Хюне (1875-1969) и Д. Уотсон (1886- 1973) и американский палеонтолог А. Ромер (1884-1973)", - отмечает в своей монографии о Ефремове его ученик доктор биологических наук П. К. Чудинов.

На войну Ивана Антоновича не взяли - подкосила загадочная лихорадка, вывезенная из долгих странствий. Время от времени болезнь напоминала о себе, и тогда человек богатырского сложения, почти двухметровый гигант, бывал надолго прикован к постели. Но, как говорится, нет худа без добра: во время такого вынужденного безделья и начал он сочинять свои "рассказы о необыкновенном". В 1944 году было опубликовано сразу десять рассказов - случай беспрецедентный! Даже сами названия манили, в них было что-то завораживающее: "Аллогорхой-хорхой", "Встреча над Тускаророй", "Голец Подлунный", "Обсерватория Нур-и-Дешт", "Бухта Радужных Струй", "Тайна Гарного Озера".

Однако первые литературные успехи (а рассказы высоко оценил даже скупой на похвалы Алексей Толстой) не вскружили голову Ефремову. Главным своим делом он считал по-прежнему науку - геологию, палеонтологию. Он словно предчувствовал, что через несколько лет - вопреки мнению многих иностранных авторитетов! - откроет кладбища динозавров в пустыне Гоби. Впечатления от этих своих экспедиций он изложит несколько лет спустя в книге "Дорога ветров", а множество ископаемых останков звероящеров украсят Палеонтологический музей.

...Люди стихийного, избыточного таланта непредсказуемы. Логически можно еще объяснить, почему Ефремов заинтересовался древними цивилизациями Египта и Эллады и сравнительно быстро создал дилогию "Великая Дуга". В конце концов принципы работы "охотника за звероящерами" и писателя-историка достаточно схожи - воссоздавать целостную картину прошлых эпох, запечатлевать "тень минувшего". Но как объяснить внезапный интерес писателя к будущему, воплощенный в романе-утопии "Туманность Андромеды", который появился в 1957 году?1 Причем к будущему, настолько отдалённому от нашей эпохи (на тысячи лет!), что роман явился как гром средь ясного неба: у киосков за номерами журнала "Техника - молодежи" выстраивались длинные очереди. Сам же Ефремов этот свой футурологический интерес объяснит уже в конце жизни в статье "Космос и палеонтология", где подчеркнет диалектическое единство всего сущего в мироздании, единства, которое "позволяет нам понять и даже предсказать ход развития в иных мирах, на что палеонтология как наука... имеет право, пожалуй, прежде всех других наук".

Думается, решающее влияние на "космическую" тему в творчестве Ивана Антоновича оказало знакомство с такими малоизвестными трудами К. Э. Циолковского, как "Воля Вселенной", "Монизм Вселенной", "Причина космоса", "Космическая философия", "Будущее Земли и человечества" и некоторыми другими философскими работами. В них разворачивалась грандиозная картина повсеместно населенной Вселенной, решались вопросы спасения человечества через миллионы лет, когда начнет остывать жар Солнца, вопросы космического зодчества, бессмертия рода человеческого. К одной из этих работ - "Жизнь в межзвездной среде" - в 1964 году Ефремов написал предисловие. Он считал себя "воспреемником" Циолковского, одного из основоположников "русской школы космизма". Основателем этого философского течения можно считать современника Пушкина писателя Владимира Федоровича Одоевского, автора утопии "4338-й год", где впервые предсказано России первой выйти в космическое пространство. Другие замечательные имена представителей "школы" - А. В. Сухово-Кобылин, Н. Ф. Федоров, В. И. Вернадский, Н. К. Рерих, Н. Г. Холодный, А. Л. Чижевский. Ныне в этот славный ряд встал по праву И. А. Ефремов.

Сразу же после своего появления "Туманность Андромеды" начнет победное шествие по всему миру, а в 1970 году именно этим романом о будущем Земли откроется знаменитый десятитомник "Шедевры мировой фантастики", изданный во Франции.

...И все-таки Ивану Антоновичу пришлось в 52 года уйти из Палеонтологического института - здоровье свое, некогда богатырское, он оставил в экспедициях. Впереди были годы работы над романами "Лезвие бритвы", "Таис Афинская", "Час Быка". Живой классик науки станет живым классиком научной фантастики.

Я познакомился с Ефремовым около четверти века тому назад, учась в Литературном институте и заодно работая в отделе фантастики журнала "Техника-молодежи". Имя его уже и в те времена гремело повсеместно, читатели заваливали отдел просьбами обнародовать мнение любимого фантаста по самым разным вопросам. Несмотря на занятость и хворобы, Иван Антонович обычно охотно соглашался дать интервью. Так в журнале начали появляться записи наших бесед, частично переизданные в сборнике "Фантастика-69-70" (под названием "Великое Кольцо Будущего").

Я уже не раз и писал, и высказывался об обаянии личности Ивана Антоновича, о необыкновенной мощи его интеллекта. Из фантастов в этом смысле мне некого поставить рядом с ним, во всяком случае из тех, с кем доводилось беседовать (из зарубежных мастеров НФ назову Станислава Лема, Комацу Сакё, Фредерика Пола, Артура Кларка, Итало Кальвино). Тут нет попытки противопоставления. Ефремов поражал энциклопедичностью знаний по всем без исключения областям, универсальностью своих представлений о микро- и макромире, планетарным мышлением.

Помню, во время наших бесед я не раз ловил себя на мысли, что, случись необходимость отрядить посланца Земли для переговоров с нагрянувшими к нам инопланетянами, пусть даже настроенными враждебно, - и лучшего парламентера, чем мой собеседник, не сыскать. Он легко находил самые болевые точки в развитии и социалистического общества, и земного сообщества. К примеру, главной социально-экономической задачей будущего сразу назвал упразднение многоступенчатой системы контроля: "Ставя пределы, лимитируя предприимчивость и инициативу, - говорил Ефремов, - мы неизменно убиваем в зародыше самостоятельность мышления, как, может быть, и полет фантазии. Самоконтроль, самоусовершенствование, самовоспитание снимут целый ряд заградительных барьеров". Не правда ли, знакомые слова?! Только теперь они легли в основу перестройки.

На вопрос: какая из современных проблем может со временем более всего повлиять на ход истории? - последовал такой ответ: всемерное расширение образования. Создание мировой сети "обучающих" спутников, изобретение принципиально новых форм обучения (говорящие книги, гипнопедия, электродные учителя). Именно тогда была сказана фраза, ставшая ныне афоризмом: "Необразованный народ - материал для порабощения, сырые для роста фашизма и национализма".

Мы говорили о вопросах рождаемости и о необходимости беречь генофонд человечества. Об излишне радужных надеждах, связанных с внедрением "умных", "думающих" ЭВМ ("Машина - всего лишь дура, которая отличается чудовищной способностью к счету", - улыбался Иван Антонович). О критическом возрасте цивилизации. О русской фантастике прошлых веков и начала нынешнего. И о многом другом.

Лишь теперь, вслушиваясь в рокочущий бас Ефремова (я записывал наши беседы на магнитофон), понимаю, что стал свидетелем огромной подготовительной работы великого мыслителя к написанию "Часа Быка". Задача стояла, какую еще не решал никто: совместить в одном произведении черты утопии и антиутопии. С утопией, размышлял, помнится, автор "Туманности Андромеды", все более-менее ясно, достаточно вспомнить, к примеру, книгу Александра Свентоховского "История утопии". Идея государства всеобщего равенства прослеживается со времен рабовладельческой республики Платона, мечтаний и спартанских "царей-коммунистов", и Кампанеллы, Томаса Мора, Кабэ, Беллами, и мыслителей вплоть до наших дней. Сложнее с антиутопией, воплощающей в себе высшую форму художественного предостережения, предупреждения. Обычно антиутопическую традицию ведут от Свифта ("Путешествия Гулливера") и Уэллса ("Когда Спящий проснется", "Машина времени"). Но разве обязательно связывать эту традицию с социальной сатирой? А если спуститься еще ниже по шкале времени? Ну, например, к картинам неотвратимого воздействия за грехи в "Божественной комедии". Или к бессмертным образам Библии: "И будут глады, моры и землетрясения. И будут знамения в солнце, звездах и небесах. И море восшумит и возмутится. Люди будут погибать от бедствий, грядущих на Вселенную, и престолы небесные поколеблются". На многие размышления могут навести и откровения русских сектантов-мистиков, живописующих явление грядущего Страшного суда...

В русской фантастике первой антиутопией Ефремов назвал "Путешествие на Медвежий остров" О. Сенковского, которого я в ту пору еще не читал, поскольку преподаватели в Литинституте проклинали его как мракобеса и рутинера. Когда же по совету Ефремова прочитал "Записки домового", "Сказку о превращении книг в головы и голов в книги", "Фантастические путешествия Барона Брамбеуса", то устыдился за наставников. Сенковский оказался писателем первостатейным, а его "Путешествие" - и впрямь антиутопией, притом весьма впечатляющей. Речь в ней идет о катастрофе, где сама планета сдвинулась в мировом пространстве так, что на месте прежнего Запада стал Север. Тяжкие мысли навевала картина, "кладбища скончавшихся государств прежнего мира" после того, как взбунтовался Мировой океан и над водою, остались лишь вершины прежних гор в виде островков: "Всякая вершина сделалась особою страною, и судьба, играющая нами" ведшая, нас по взволнованной земле, чрез отравленный воздух, чрез огонь, прямо в воду, как бы в насмешку над нашим политическим тщеславием вздумала еще согнанные в кучку остатки нашего племени разделить на несколько десятков независимых народов, дав каждому из них внаймы на короткие сроки по куску гранита для устройства мгновенных отечеств. Мы удобно могли видеть все, что происходило на ближайших вершинах, в новых обществах, созданных этою жестокою игрою: мы видели людей слабых и людей дерзких; людей, искусно ползущих вверх на четвереньках, и людей прямых, неловких, стремглав катящихся в бездны; людей, трудящихся вотше, людей беззаботно пользующихся чужим трудом, людей гордых, людей злых, людей несчастных и людей, истребляющих других людей. Мы видели все это собственными глазами; и как теперь людей не стало, то можем засвидетельствовать, что они были людьми до последней минуты своего существования".

Но в довершение всего Сенковский, как беспощадный патологоанатом, не побоялся приблизить к читателю мертвое тело Земли: волнуемые на поверхности воды странного вида предметы, темные, продолговатые, круглые, походившие издали на короткие бревна черного дерева, оказываются трупами воинов противоборствующих армий. Враги истребляли друг друга, когда грянула всеобщая катастрофа и умертвила тех и других; умертвила, перемешала, выбросив на скалу жалкий манускрипт - "высокопарное слово, сочиненное накануне битвы для воспламенения храбрости воинов".

Я потому столь подробно рассказываю о произведении Сенковского, созданном свыше полутораста лет назад, чтобы читатель проникся обстановкой, духом творческого поиска Ефремова. Чтобы для моего современника стала понятней, общечеловечней сцена в "Часе Быка", где Вир Норин, выслушав рассказ Сю-Те о сражении между владыками головного и хвостового полушарий Торманса, пытается вообразить это побоище, наполненное "грохотом боевых машин, воплями и стонами раненых, штабелями трупов на изрытой каменистой почве. Вечные вопросы: "Зачем? За что?" на этом фоне становились особенно беспощадными. И обманутые люди, веря, что сражаются за будущее, за "свою" страну, за своих близких, умирали, создавая условия для еще большего возвышения олигархов, еще более высокой пирамиды привилегий и бездны угнетения. Бесполезные муки, бесполезные смерти..." Да, в последние два года у человечества возникла пока еще робкая надежда избавить себя в грядущем от ратной славы всех родов и ступеней, но сколько пройдет еще лет (или десятилетий?), прежде чем мы усвоим уроки наших духовных учителей, предостерегавших нас от бранных безумств и бесчинств...

Нет, не на пустом месте возводил Ефремов свой "Час Быка". Тысячи незримых нитей протянуты от романа к отечественной и мировой литературе. Так, картины благоденствия коммунистического государства Земли, все эти звездные и спиралевидные системы поселков, - "между которыми были разбросаны центры исследования и информации, музеи и дома искусства, связанные в одну гармоническую сетку, покрывавшую наиболее удобные для обитания зоны умеренных субтропиков планеты", - картины такого рода перекликаются и с "Четвертым сном Веры Павловны" Н. Г. Чернышевского в романе "Что делать?", и с "Будущим Земли и человечества" К. Э. Циолковского, и с первой советской утопией В. А. Итина "Страна Гонгури", появившейся в 1922 году (перекликаются даже имена героинь: Нолла - Олла). Прообраз тайного общества "Серых Ангелов" легко усматривается в антиутопии Е. Замятина "Мы" (1925 г.). Прообраз "кжи" - тормансианских рабов - в раннем рассказе А. Платонова "Потомки солнца" (1922 г.). По свидетельству самого Ефремова, идея Великого Кольца миров заимствована им у Циолковского, однако можно указать источник еще более ранний - фантастический роман Александра Ярославского "Аргонавты Вселенной" (1926 г.). А недавно, например, симферопольский литературовед Л.В. Павленко предположил, что Ефремов "представляет нам в "Часе Быка" версию платоновского "идеального" государства, понимаемую как элитарно-диктаторскую и построенную на духовном и политическом насилии".

Насилие духовное и политическое... Как же случилось, что именно насилие восторжествовало на Тормансе, этой "планете мучений", куда прибывает дружеская миссия землян? Почему сообщество тормансиан превратилось в "беспризорную цивилизацию"? Почему сведены на нет и сырьевые ресурсы, вырублены леса, пересохли реки, загажен океан, разрушена биосфера? Почему в ходу поголовный тайный сыск, Храмы Нежной Смерти, коллективные пытки в виде "Встречи со Змеем", повсеместное распыление химикалий и галлюциногенов, изменяющих, уродующих мозговую деятельность, так что более половины населения - психически больные? Отчего "все будто сговорились вредить себе и другим, создавать горе и беды везде, даже там, где нет причин для несчастий"?

На эти и сотни других вопросов предстоит ответить, землянам во главе с начальницей экспедиции, историком Фай Родис. Примечательно, что социальный диагноз, поставленный ею, связан не с техникой и технологией, а с нравственностью: "Все устои общества и даже просто человеческого общежития здесь полностью разрушены. Законность, вера, правда и справедливость, достоинство человека, даже познание им природы - все уничтожено владычеством аморальных, бессовестных и невежественных людей. Вся планета Ян-Ях превратилась в гигантское пепелище. Пепелище опустошенных душ, сила и достоинство которых тоже растрачены в пустой ненависти, зависти, бессмысленной борьбе. И везде ложь. Ложь стала основой сознания "и общественных отношений". Таково печальное следствие захвата власти на Тормансе узким кругом "избранных" во главе с диктатором Чойо Чагасом. Для них многие миллионы "джи" и "кжи", искусно стравливаемые "змееносцами", - всего лишь рабочий скот, чернь. Придет землян, пытающихся вылечить "больную" планету, таит в себе угрозу для касты привилегированных. Отсюда и острота коллизий в романе, и гибель нескольких землян, включая Фай Родис.

"Адресат ефремовской антиутопии глобален: это вся наша современная действительность, заложенные в ней и во многом уже проявившие себя на сегодняшний день негативные, взрывоопасные тенденции", - справедливо отмечала Н.И. Черная в своем докладе на недавно состоявшихся в городе Николаеве Первых ефремовских чтениях. Да, Ефремов обнажил всеобщие, всеземные отрицательные стороны и тенденции, причем сделал это в одиночку, совершив почти невозможное. Поясню свою мысль. Как известно, в том же 1968 году, когда был закончен "Час Быка", возникло содружество интеллектуалов - философов, социологов, историков и т. д., - известное под названием Римского клуба. Клуб занимался разработкой стратегии будущего для Земли, грядущим миропорядком. Через девять лет президент Римского клуба Аурелио Печчеи опубликовал свою знаменитую книгу "Человеческие качества", в ней он подвел итоги работе сотен лучших, знаменитейший умов современности. Здесь же были сформулированы шесть главных "целей для человечества":

1. "Внешние пределы" (неуклонный рост населения и уменьшение биофизических ресурсов);

2. "Внутренние пределы" (физические и психологические возможности человека перед опасностью возрастающих стрессов цивилизации);

3. "Культурное наследие" (опасность исчезновения памятников мировой культуры);

4. "Мировое сообщество" (пути избавления от кризисов и войн);

5. "Среда обитания" (стратегия экологической охраны космоса, атмосферы, океанов, крупных земельных массивов);

6. "Производственная система" (проблемы кардинальной реформы мировой экономики).

Так вот: во всей книге А. Печчеи (она, кстати, дважды переведена в нашей стране) нет ни одного вопроса, который не был бы затронут в "Часе Быка". Ни одного! Зато много в романе и таких идей, которые лишь сейчас начинают разрабатываться наукой.

Мне неоднократно доводилось слышать мнение, особенно в середине 70-х годов, что причиной известного негативного отношения к роману "Час Быка" послужила "мрачность прогнозов", "окарикатуривание будущего". Что ж, время, как известно, все ставит на свои места. И теперь даже школьнику ясно, что "окарикатурить" день грядущий, увы, невозможно. Послушаем, впрочем, французского социолога Мишеля Боске:

"То, что мы называем "промышленной цивилизацией", сможет существовать не больше, чем до конца этого века. В течение еще одного или двух десятилетий она сможет обеспечить вам сомнительные радости и привилегии, которые будут обходиться все дороже. А потом придется отказаться от всего этого: от машин, которые меняют каждые два года или самое большее - каждые пять лет, от туалетов, которые носят лишь один сезон, от пластмассовой или металлической упаковки, которую тут же выбрасывают, от ежедневного потребления мяса, от свободы иметь любое число детей. Чем дольше это будет продолжаться, тем непоправимее катастрофа, к которой эта цивилизация ведет нашу планету. Здесь вы можете пожать плечами и прекратить чтение, но, если вы решите читать дальше, вспомните, что другие цивилизации до нашей погибали в результате истребительных войн, варварства, голода или вымирания их народов в силу того, что они потребили то, что не может быть воспроизведено, и уничтожили то, что нельзя восстановить. Вспомните также, что полнейший тупик, который ожидает так называемую западную промышленную цивилизацию, предсказывают вам не политики и идеологи, а ученые - демографы, агрономы, биологи, экологи..."

Да, доктор биологических наук Ефремов предсказал крах любой общественной системы, если она пойдет по пути Торманса.

Но он же наметил и пути выхода из мучительного инферно, уменьшения страданий человечества, повышения уровня Жизни честным трудом ("Плохая работа каждого из нас, кто бы он ни был, бьет по беззащитным своим братьям, родителям, детям", - размышляет в романе инженер Таэль). Он же обосновал необходимость создания могучего бесклассового общества, на знаменах которого начертано: "Вера в себя и доверие к другим", "Достоинство, Знание, Здоровье".

Теперь я подхожу к главному вопросу, который так или иначе решает каждый читатель "Часа Быка" - вопросу правомерности действий землян. Имели ли они право вмешиваться в чужую жизнь, пускаться, скажем прямо, на обман, угрожать стереть с лица земли столицу, если Торманс их не примет и т. д.? Ведь в конце концов сбылось предсказание Чеди Даан: "Ложь вызывает ответную ложь, испуг - ответные попытки устрашения, для преодоления которых нужны новые обманы и застрашивания, и все покатится вниз неудержимой лавиной ужаса и горя". Не проще ли было земным миссионерам вернуться на родину и отыскать впоследствии более тонкие дипломатические ходы для спасения заблудшей планеты, у которой холопы олигархии даже название когда-то изменили, присвоив (целой планете!) имечко жены Чойо Чагаса - Ян-Ях?

Однозначных ответов здесь нет. Фай Родис в споре с Чеди Даан, возможно, следует идеям Циолковского, выраженным в "Космической философии". Там космостроители, встретив "вредную" планету, уничтожают на ней все живое, а затем населяют "доброй" цивилизацией. Но та же Фай Родис незадолго до собственной гибели отдает последний приказ командиру "Темного Пламени": "Не мстите за меня! Не совершайте насилия. Нельзя вместо светлой мечты о Земле посеять ненависть и ужас в народе Торманса. Не помогайте тем, кто пришел убить, изображая наказующего бога..." Эти внутренние противоречия героини лишь подчеркивают необычайную трудность при вмешательстве в чужое бытие, пусть даже и кажущееся враждебным. В иных фантастических поделках, где, по словам Ефремова, действуют "неуравновешенные, невежливые, болтливые и плоско-ироничные герои будущего", дилемма "вмешательство - невмешательство" решается выхватыванием меча с последующим пролитием рек крови. Но тот, кто хочет осмысленно бороться с земным или вселенским злом, обязан быть существом высоконравственным, милосердным, совершенным. Душевная красота, духовное могущество человека совершенного - вот, по мнению Ефремова, единственное мерило любой цивилизации.

Как сказано в эпилоге романа, "нельзя безнаказанно пройти через инферно". Собственной жизнью заплатили Фай Родис и несколько ее друзей, чтобы свободная планета Тор-Ми-Осс, бывший Торманс, включилась в Великое Кольцо миров. С его тончайшими галактическими структурами. Со звездовидными формами, окаймленными тысячами фиолетовых шаров, С дико вертящимися многоцветными спиралями и пульсирующими шаровидными тысячегранниками. С планетами и звездами - сгустками вечно живой содрогающейся материи, каплями первобытного света над озером первобытной тьмы.

Нельзя безнаказанно пройти через инферно - и Ефремов это почувствовал сразу после выхода "Часа Быка". Адепты уже начинавшегося в ту пору безвременья живо смекнули, чем грозит этот роман, ставящий вне закона любой авторитарный режим, любые способы оболванивания масс, любую кастовость, любую иерархию ценностей, подачек, привилегий - для избранных, прозябание жалкое - для всех остальных. Как водится, в ход пошли доносы, дикие вымыслы, обвинения в антисоветизме, антигуманизме и всех других анти (один из таких злобных пасквилей - около двухсот страниц общей тетради, исписанных мелким почерком, хранится в моем архиве). Замечательному ученому, лауреату Государственной премии, флагману мировой фантастики, пришлось отвечать на унизительные вопросы особ, обладавших в ту пору правом карать и миловать. Собственно, эти нападки догматиков и невежд сопровождали писателя до самой его - увы, преждевременной - смерти.

Тяжко об этом вспоминать. В те дни и месяцы осунулась, почернела, начала седеть вдова Ефремова - Таисия Иосифовна, которой посвящен был "Час Быка". Она-то знала лучше других, каким бессребреником был Иван Антонович: машинами и дачами не обзаводился, от пайков и прочих подачек неизменно отказывался, гонорары тратил на книги - по всем отраслям знаний, на многих языках - и на помощь ученикам, умер небогатым человеком.

А Торманс неистовствовал: сначала исчез из библиотек "Час Быка", затем запретили даже упоминать это словосочетание. Впрочем, злорадствовали не одни только чиновники. Можно предположить, что не всех собратьев по науке и научной фантастике устраивало первенство Ефремова. Иные из тех, кого он вывел в литературу, дарившие мастеру при жизни свои творения с перевосторженными надписями, перестали даже звонить вдове. Единственный, кто сразу же поднял свой голос в защиту памяти оклеветанного, писатель-фантаст Александр Петрович Казанцев - нынешний председатель комиссии по литературному наследию И. А. Ефремова.

Доходило до курьезов. В 1974 году на XX сессии Всесоюзного палеонтологического общества, посвященной целиком тафономии, имени ее основателя даже не упомянули - ни устно, ни письменно. И даже сейчас в только что открывшемся новом Палеонтологическом музее среди множества бронзовых барельефов с профилями светил отечественной палеонтологии напрасно ищут советские и зарубежные посетители античный величавый профиль Ефремова - нам предлагают довольствоваться выцветшей единственной фотографией в одном из залов.

Все попытки увековечить память великого человека натыкались долгие годы на стену ледяного молчания. Не разрешили открыть мемориальный музей в его квартире на улице Губкина. Назвать его именем корабль. Станцию на БАМе (он был в 30-е годы одним из первопроходцев будущей магистрали). Собрать народные средства на памятник. Не разрешили.

Так что же? Восторжествовало, выходит, зло? Но продолжали переиздаваться книги Ефремова. Но вышло, хотя и с великим трудом, собрание сочинений, правда, без "Часа Быка". Книги выходили прежде всего потому, что росла мировая слава Ефремова. Только за последние 15 лет за рубежом, в 40 странах, опубликовано свыше 70 книг Ефремова - около девяти миллионов экземпляров!

И вот сбылось наконец: перестройка предрешила возвращение "Часа Быка". Полный, без изъятий, текст романа запланирован к выпуску сразу в нескольких издательствах, войдет в Собрание сочинений И. А. Ефремова, ныне издаваемое "Молодой гвардией". Воистину рукописи - не горят.

ЮРИЙ МЕДВЕДЕВ

1. Правда, в 1947 году уже была опубликована повесть "Звездные корабли", но в ней тема космоса звучала еще приглушенно.