С.Б. Переслегин

Данная работа опирается на формализм соционики – теории интертипных отношений. (1)

Назовем аспектом одну из сторон объективной действительности, присущую любой части этой действительности. Всего аспектов восемь; они составлены из трех пар противоположностей. Различают: внешние/внутренние, статические/ динамические, полевые/объектные аспекты.

Объектные аспекты характеризуют единичный, конкретный предмет (под которым может пониматься вещь, человек, государство и даже столь абстрактные понятия, как иллюзия или некомпетентность). Важно, что этот предмет рассматривается сам по себе - вне связи с другими объектами и понятиями.

Такой единичный объект характеризуется ФОРМОЙ: зримой, конкретной информацией о нем, - и СУЩНОСТЬЮ, которую нам дано не видеть, но понимать - представлять в виде схемы, модели. Объект участвует в реальном механическом ДВИЖЕНИИ относительно других тел и претерпевает внутренние изменения (применительно к вещи - старение, нагревание, остывание; к человеку - чувства и эмоции; к социальным группам - то, что называют менталитетом). Внутреннее движение ОТРАЖАЕТ скрытую от нас сторону жизни объекта. Ее можно почувствовать, но нельзя ни увидеть, ни вычислить.

Итак, к объектным аспектам относятся ФОРМА, СУЩНОСТЬ, ДВИЖЕНИЕ, ОТРАЖЕНИЕ. В классической соционике они носят название черной сенсорики, черной интуиции, черной логики и черной этики.

Полевые аспекты описывают различные стороны взаимодействия объекта с окружающим миром, то есть - рассматривают его, как некоторую совокупность связей.

Так, совокупность всех ИЗМЕРИМЫХ (описывающихся числами и словами "больше", "меньше", "равно", "выше", "дальше" и пр.) отношений между объектами есть белая логика; отношения же, которые не могут быть "измерены, взвешены и исчислены", называются белой этикой. Соответствие или несоответствие объекта своему окружению (среде - биологической или социальной) определяется эстетической характеристикой - белой сенсорикой. Наконец, история объекта, изменения, происходящие с ним во времени, составляет белую интуицию.

Аспекты объединяются в структурированную систему, называемую аспектоном. Рекуррентный характер аспектона подразумевает содержание его в каждом аспекте.

Изучение истории подразумевает выделенность времени – специфического параметра описания системы. История развертывается во времени; ее построения осмысленны постольку, поскольку мы в состоянии корректно определить эту философскую категорию.

До сих пор в исторической науке использовалось физическое время, определяемое так, чтобы механическое движение выглядело простым. (2) Данный параметр является внешним по отношению к системе, описывает ее внешнюю динамику и носит, следовательно, белосенсорный характер.

Обратим внимание на связь физической концепции времени и так называемого пространственного комфорта: время есть удобный параметр, организующий и упорядочивающий механическое движение, его описание и формализацию. Вселенная, параметризованная физическим временем, воспринимается, как эстетически совершенный прибор.

Физическое время описывает движение, "которое есть не что иное, как отрицание возникновения нового" (3), движения, которое в каждой своей фазе неотличимо от покоя. Опять-таки – упорядочивание объектов в пространстве, организация антропологически "удобного" мира.

Белоинтуитивный характер истории и белосенсорная природа физического времени образуют ПРОТИВОРЕЧИЕ, которое является СТРУКТУРООБРАЗУЮЩИМ ПРОТИВОРЕЧИЕМ исторического познания. Дело в том, что упомянутые аспекты есть альтернативные характеристики системы, связанные соционическим соотношением неопределенности. Приходится заключить, что задача точной внешней синхронизации социальных процессов (определение их начальных и конечных моментов, длительностей, скоростей) заведомо неразрешима: соответствующее описание не может носить белоинтуитивный характер.

Для преодоления противоречия можно использовать специфическое внутреннее время. Как и любой внутренний параметр, оно скорее чувствуется, чем наблюдается, и поэтому оказывается параметром, не вполне соответствующим парадигмам классической науки. Возникает "задача синхронизации", оборачивающаяся фундаментальной проблемой согласования физического и внутреннего времени. Автомодальный характер введения внутреннего времени постулирует сохранение "нормы противоречия", то есть - формальную неразрешимость проблемы.

(СНОСКА. Под автомодальным преобразованием понимается такое движение противоречия, при котором одна его сторона фиксирована условием задачи, вторая же - меняется. Автомодальное преобразование формально разрешает противоречие, но, согласно, третьему закону диалектики, порождает новое. Конечным состоянием автомодальной цепочки является противоречие, которое может быть преодолено работой, так как его стороны разделены в пространстве или во времени. Автомодальное преобразование структурообразующего противоречия задачи представляет собой один из приемов ТРИЗа.(4) КОНЕЦ СНОСКИ.)

Мы приходим к следующему выводу: либо внутреннее время неоднозначно (графически изображается в виде самопересекающейся кривой), либо существует континуум внутренних времен, каждое из которых может быть однозначно сопоставлено физическому времени, но одновременная синхронизация всех внутренних времен невозможна. Эта альтернатива соответствует двум различным описаниям системы.

Рекуррентный характер аспектона приводит к тому, что история - белая интуиция социума - сама восьмиаспектна. Будем называть исторической наукой белую логику истории - внешнюю статику внутренней динамики поля.

(В дальнейшем вы будем пользоваться терминами "история" и "историческая наука", как синонимами - во всех случаях имеется в виду белая логика белой интуиции социума.)

"Погружение в аспектон" позволяет построить несколько взаимодополняющих историй. Сенсорная история изучает жизнь общества, как развертывающийся во времени наблюдаемый мир. Описания в такой истории носят портретный характер.

Логическая история исследует мир событий, поступков (действий в объектном мире), причинно-следственных связей. В описаниях используется формализованный язык, тяготеющий к математике и математической статистике.

Интуитивная история призвана изучать четырехмерную структуру социума, то есть - движение его противоречий. Историко-интуитивные тексты близки по стилистике к философским работам неопозитивисткого или экзистенциалистического содержания. (5)

Этическая история представляет собой изучение эволюции семьи и иных социальных институтов, диалектику коллективного (массового) и индивидуального в жизни и сознании людей. Предметом этической истории является также отражение в искусстве психологического совершенствования либо регресса личности, трансформация языка под влиянием сдвигов в общественном сознании.

Описаниями можно считать любые художественные тексты, отражающие в той или иной степени настроение эпохи, либо – биографии.

В современной науке это направление выглядит главенствующим: историю определяют гуманитарной, описательной, "документированной" наукой.

Не приходится спорить с тем, что историю можно изучать, рассматривая совокупность событий, параметризованных естественными координатами "фи", "пси", t. Поскольку историк-наблюдатель априори находится вне системы, вводить внутреннее время не нужно.

Информация о точечных событиях организована в виде набора высказываний. Например: "29 июля 1901 года в Индианополисе на учредительном съезде, где присутствовали 125 человек – делегаты от 6546 социалистов, была создана Социалистическая партия Америки (СПА)." (6) Или: "2799 год. Битва при Напдугирионе перед восточными воротами Мории. Дейн железноногий возвращается в Железные холмы. Трейн 2 и его сын Торин уходят на Запад." (7)

Задачей сенсорной истории считается воссоздание полной совокупности событий, то есть построение упорядоченного множества истинных высказываний. Здесь ,во-первых, предполагается, что в истории существует объективный критерий истинности, во-вторых, что любое событие оставляет информационный след, выделяемый на фоне шумов. Оба эти предположения представляются некоторой идеализацией.

Историк не является прямым наблюдателем описываемых им событий. Перед нами, следовательно, опосредованная сенсорика – восстановление по оставленным следам "конкретного видения объекта". Такое восстановление обязательно содержит синтез и анализ, логическое реконструирование, то есть - информационное усиление. Этому усилению подвергается не только "сигнал", но и его непосредственное окружение - "шум". Поэтому сигнал искажается, причем степень искажения пропорциональна усилению.

Второе начало термодинамики, постулируя существование информационных шумов, доказывает неизбежность неопределенности в историческом знании.

Учтем также, что в документы и иные исторические источники могут быть внесены заведомые искажения. Д. Оруэлл описал мир (по-видимому, гомоморфную модель социумов 40х годов), в котором заведомо (?) лгут (?) все документы. Задача на восстановление истины может быть решена (8), но решение носит, отнюдь, не сенсорный характер.

На мой взгляд доверие историка к документу - проявление закомплексованности современной науки. В известном смысле между фразой ученого "но ведь документ однозначно утверждает..." и высказыванием обывателя эпохи застоя "в газете же написано..." нет большой разницы.

Документ (пусть субъективно правдивый) отражает уровень информированности его автора, обычно, недостаточный.

(Простые расчеты показывают, что войска, участвующие в покорении Руси Батыем, не превосходили армейского корпуса - от 25 до 40 тысяч человек. Между тем, летописцы дружно пишут о неисчислимых ордах, что привело к абсолютно нереалистическим оценкам - от 200 тысяч до миллиона воинов, одно время утвердившимся в исторической литературе.)

Наконец, особые трудности вызывает адекватный перевод текста.(9)

Проблема перевода не может быть однозначно решена даже для синхронных (одновременно существующих) языков: слова имеют спектр значений, выбор осуществляется "по контексту", то есть – исходя из уже сложившегося представления о смысле. Аутентичность (весьма относительная) обеспечивается близостью культур между которыми осуществляется трансляция.

В сенсорной истории встает задача поиска соответствия между языками, отвечающими разным материальным культурам. Наша уверенность в том, что мы правильно понимаем латынь, основывается на убеждении в правильной реконструкции римского мира. Но ведь эта реконструкция сама основана прежде всего на документах! Налицо порочный круг, вносящий в систему наших знаний дополнительную неопределенность.

Кажется, что изучение предметов материальной культуры позволяет получить более надежную информацию о прошлом. В известном смысле это так, но необходимо помнить, что мир – не только объекты, но и связи между ними, физические и информационные. Поэтому предметы материального мира должны оцениваться лишь в контексте всей культуры изучаемой эпохи (но, отнюдь, не в контексте современной материальной культуры). Вновь встает проблема перевода - с исчезнувшего в глубинах прошлого вещного языка на современный вещный язык.

"... что означает металлический крестик, который был найден в языческой могиле? Предположить наличие бог весть каких духовных горизонтов у воина или его жены, завещавших похоронить себя с крестиком, не значит ли допустить ту же ошибку, которую мы совершили бы, когда, увидев бронзовую статуэтку танцующего Шивы, украшающую интерьер в квартире современного человека, стали бы утверждать, будто хозяин квартиры проявляет тайную склонность к индуизму? А ведь, чем черт не шутит, может быть и проявляет, почем знать?" (10)

Подведем итоги. Историческому знанию присуща принципиальная неопределенность. Мы не можем, оставаясь в рамках сенсорного подхода, приписать событиям фиксированную истинность, построить соответствие между множеством высказываний и множеством (истина, ложь). Такой алгоритм не существует и не может существовать.

Следовательно, мы обязаны приписывать высказываниям вероятность истинности – ввести дополнительный внешний черноинтуитивный параметр. Но в таком случае имеет смысл говорить либо об однозначности исторического знания, либо об его объективности, но не о том и другом одновременно. Поскольку объективность (независимость от исследователя) - атрибутивное свойство науки, приходится заключить, что история неоднозначна: существует не единственное фиксированное прошлое, но некоторое распределение альтернативных историй, различающихся вероятностью реализации.

Вопрос: характеризует ли неоднозначность саму историю или лишь процесс ее познания (носит ли альтернативность объективный или информационный характер) породит дискуссию, аналогичную соответствующим спорам в квантовой механике. Ответ на него субъективен.

Более важен, на мой взгляд, иной вопрос: вправе ли историк вводить в обращение факты (документы), выдуманные им самим, приписав им определенную (малую) степень достоверности? Существует ли принципиальная разница между событиями "как бы увиденными" и "как бы изобретенными", если и те, и другие носят вероятностный характер? Не должны ли мы, опираясь на альтернативность истории, предоставить ученому право на фантазию?

Или, иными словами, можно ли утверждать, что история, реконструированная интуитивно, менее надежна, нежели история, достроенная сенсорно-логически?

Вероятностный характер событийного мира (или, по крайней мере, информационного мира) порождает серьезные сомнения в адекватности языка, используемого в сенсорной научной литературе. Специфическая научная форма изложения является, по сути, неудачной попыткой формализации естественной речи выделением в ней белологической составляющей. Предполагается, что проигрывая в системности и красоте, ученый выигрывает в точности, в строгой определенности терминов, в фиксированности смысла высказываний.

Однако, при обозначении индетерминированных событий однозначность языкового восприятия следует отнести, скорее, к недостаткам. Мало того, что зачем-то создается ЛОЖНОЕ впечатление строгости и точности (физико-математического уровня), но еще и вносятся заведомые ИСКАЖЕНИЯ в описание событий.

Действительно, исторические источники составлены, обычно, на естественном языке. Они, следовательно, тяготеют к многоаспектности: в пределах возможностей автора описывают не только то, что делается и видится, но и то, что понимается и чувствуется. Излагая содержание текстов на одноаспектном "научном" языке историк без всякой на то необходимости модифицирует информацию .

Перевод сенсорной истории на "человеческий язык" – гуманизация – естественный шаг, который "будет сделан и делается уже". Этого, однако, недостаточно.

Разговорный язык пригоден для описания мира, остановленного во времени. Структура существующих языков слишком бедна, чтобы передать ощущение потока времени , построить достаточно эмоциональное описание далеких прошлых или будущих времен. "будущее" или "прошлое", отделенное часами и столетиями, структурно не расчленено. (Определенная иерархия времен в английском языке касается лишь ближайшего прошлого.)

Не приходится отрицать, что речь, обращенная в далекое прошлое или будущее, теряет эмоциональность. Без дополнительных усилий, выходящих за рамки текста, мы не можем отождествить себя со временем, отстоящим от сегодняшнего дня более, чем на поколение. Язык теряет многоаспектность и, значит, перестает быть инструментом, пригодным для описания мира.

Итак, сенсорная история не должна быть описана в терминах формальных искусственных языков. Одновременно, она не должна быть описана в терминах стационарных естественных языков или любой конечной их совокупности.

Теоретическая история использует, главным образом, дедуктивный метод познания, что сближает ее с науками физико-математического цикла. Целью логико–интуитивного подхода является структурирование истории - отыскание фундаментальных принципов, позволяющих восстанавливать полное множество событий по некоторому минимальному подмножеству. При этом не проводится различие между формальным прошлым и формальным будущим – логико-интуитивная история имеет предсказательную силу.

Позитивистский характер логико-интуитивной истории обуславливает ее расчлененность на уровни исследования , находящиеся в иерархической зависимости. По мере продвижения от уровня к уровню структурность науки возрастает.

Предположим, что создано белологическое описание полной совокупности событий. Выберем из этой совокупности те высказывания, достоверность которых представляется высокой.

(С точки зрения интуиции вероятность события чувствуется. С точки зрения белой логики она может быть вычислена, как мера неопределенности в нашей информации о системе.

Рассмотрим связанную, то есть, содержащую перекрестные ссылки, совокупность высказываний {Ф_n}. Пусть w_n - априорная вероятность истинности высказывания Ф_n. Тогда апостериорная достоверность равна 1 - П (1 - w_n), где произведение берется по всем вероятностям фактов, связанных между собой. W(N) > S _n=1^N(-1)ⁿC_Nⁿ, где w - средняя достоверность, значком S _n=1^N обозначено суммирование , а C_Nⁿ=N!/n!(N-n)!. Даже при малых w W(N) > Nw, если же w достаточно велико, W(N) быстро стремится к единице. Будем называть реперными все высказывания, апостериорная вероятность которых стремится к единице:

Обозначим полную совокупность реперных фактов через S(0). На данном уровне исследования высказывания, входящие в S(0) и не связанные формальными перекрестными ссылками считаем независимыми; s(0), следовательно, не является системой.

Разложим совокупность S(0) по некоторому базису внешних параметров классификации. Базис может упорядочивать события (высказывания) в физическом пространстве, в различных понятийных пространствах, во времени.

Пусть {P(i,a)}( i=1,N) – упорядоченная совокупность N параметров, P(i) – составляет базис классификации; P(a)(S(0)) – набор высказываний, упорядоченных по данному базису. Обозначим за S(1') объединение всех мыслимых упорядоченных классификаций {P(a)(S(0))}. (Базисы могут не быть полными, равным образом, от них не требуется ортогональности. Потребуем, однако, чтобы S(0) входило в S(1').)

Назовем ТЕОРИЕЙ совокупность правил {П(a)}, которые позволяют из упорядоченного набора фактов {Ф} построить упорядоченный набор фактов {Ф'}, такой что P(a)(S(0)) будет подмножеством {Ф'}.

Совокупность всех теорий, ассоциированных с базисом P(a) обозначим T(a), совокупность всех возможных T(a) составляет T(1').

Среди высказываний, порожденных T(1'), существуют противоречащие реперным фактам. Отбросим как эти высказывания, так и теории, их породившие. Данную процедуру будем называть проверкой истинности и обозначать U : T(1) = U T(1').

Построим S(1) = S(1') + T(1)({Ф})

(Т(1)({Ф}) есть совокупность правил {П(а)}, исходных высказываний {Ф}, следствий {П(а)({Ф})}.)

Итак, результатом первого структурного уровня логико-интуитивного познания истории является формальное внешнее упорядочение материала, накопленного наблюдательной наукой, и создание совокупности феноменологических теорий, постулирующих существование связей между высказываниями, не охваченными взаимными ссылками.

Например: предложим правило, согласно которому народы с экзогамным типом брака (и только они) ведут завоевательную политику. Тогда, считая реперным высказывание: древний Рим вел активную завоевательную политику, мы должны оценить, как достоверное, высказывание: брак у древних Римлян по своему типу был экзогамным.

Построение совокупности правил {П(а)} подразумевает использование правил логики, внешних по отношению к данной науке. В подавляющем большинстве исследований применена логика Аристотеля, что следует считать неоправданным сужением логико-интуитивного подхода до сугубо белологического.

Часть правил {П(а)} остаются инвариантными при переходе от одного базиса классификации к другому. Это дает основание предположить, что существует теория более высокого ранга, ассоциирующуюся с полным базисом параметров классификации.

Выбросим из S(1) высказывания, представляющиеся нам несущественными. Данная чисто интуитивная процедура требует от всех последующих построений проверки замкнутости рассуждений: отброшенные высказывания или высказывания, эквивалентные им с точки зрения процедуры редукции, не должны восстанавливаться применением правил П к любому подмножеству редуцированной совокупности S(2') = S(1 редуц.).