Иван Ефремов – свидетель будущего

«Нет сомнения, что глубокий фундамент всего теперь происходящего заключается в том, что в европейском (всем, и в том числе русском) человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства; и в эти пустоты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатство. Все потрясено, все потрясены. Все гибнут, все гибнет». Эти слова В.В. Розанова из его «Апокалипсиса нашего времени» актуальны сейчас для нас не менее, чем для современников октябрьского переворота. И дело вовсе не в том даже, чтó именно проваливается и в какие, отчего оставшиеся пустоты. Важно другое: что остается с нами и в нас – свидетелей этих исторических катаклизмов – от тех традиций, ментальности, знаний, которые были у тех «допотопных» культур, в которых мы имели счастье/несчастье родиться. Рушится и уходит в небытие все: исторические формации, империи, религии… Что же остается? Что мы можем передать с гордостью грядущим поколениям, кроме исковерканных стихией социальных или природных потрясений памятников, идеологий, коммуникаций и рассказов о трагедии, которые с неизбежностью превратятся со временем в очередной миф? Либо будут храниться в пыльных закоулках музеев и архивов, чтобы иногда по праздникам с трепетом и осторожностью выниматься оттуда, как вынимаем мы сейчас из заветных коробок и сундучков к Новому году ватные и картонные игрушки наших дедушек и бабушек…

С еще большей остротой этот вопрос о преемственности и наследстве, о способах его передачи и транслировании, встает, если мы говорим о национальной идее. О том спасительном проекте, который должен сцементировать общество и государство, задать курс его развития. Но не на пятилетки, а на десятки, сотни лет вперед! После развала Советского Союза мы лишились подобной идеи, как немногим ранее лишились ее же (только в другой партитуре и с другой семантикой) после крушения Российской империи. И было бы верхом наивности пытаться реанимировать в тех или иных модернизациях и формах ушедшее содержание. «В одну реку нельзя войти дважды»! Это понимал еще Гераклит две с половиной тысячи лет назад. Те же, кто пытаются достать из пыльных сундучков столетней давности фигурки ангелов (например) и заменить ими на елке рубиновые советские звезды, явно не читали или не помнят гераклитовское изречение. Разумеется, речь идет вовсе не о том, что предпочтительнее или полезнее для текущего момента: идеология и символика самодержавной или советской России. Речь идет всего лишь об исторической грамотности. И потому вызывают искреннее недоумение те, кто избирают отправной точкой грядущего национального возрождения даже не вчерашний, а позавчерашний политический строй, пропагандирует некое «возвращение на Родину» – к истокам ее «самодержавия, православия и народности». Как бы мы не любили ту или иную Россию, обе они уже никогда не смогут вернуться к нам в своем аутентичном качестве. Но мы можем и обязаны взять у них то лучшее, что еще по-настоящему живо, что сможет помочь сформировать новую национальную доктрину. Что же это «лучшее», что остается с нами и в нас после всех катастроф и апокалипсисов минувшего столетия? Да и есть ли оно?

Мне представляется, что есть. Это – Образ будущего. Его эйдос, который хранится в глубинах народного исторического бессознательного и выкристаллизовывается как в его мифотворческих рецепциях, так и в гениальных произведениях искусства и философии. Специфика жанра фантастики и в то же время его метаисторическая задача – в воссоздании этого Образа и транслировании его в будущее. При актуализации этой задачи мы сталкиваемся, с одной стороны, с известным утопизмом фантастики, с другой – ее консерватизмом. Рисуя фантастические картины далекого (или не очень далекого) будущего, писатель-фантаст создает некий утопический проект, который во многом (пусть и не всегда осознанно для его автора) опирается на традиционные архетипы «золотого века», райского состояния человечества, т.е. прошлого. Именно их семантический ряд в редуцированном и мифологизированном виде автор проецирует на грядущее.

Ностальгия по прошлому, в любых его обертонах, и завуалированное неприятие современной цивилизации присутствует во многих произведениях фантастического жанра, в том числе и в научной фантастике. Есть они и у Ивана Ефремова, легко перебрасывающего мост от Эры Всемирного Кольца к золотому веку истории Эллады – эпохе Александра Македонского или древнеиндийским культурам. И в этом нет ничего необычного. Ефремов не был историком, но был профессиональным ученым-палеонтологом, социальным мыслителем и в какой-то мере философом-космистом. Другой вопрос, как человек, занимающийся мезозойской эрой и палеонтологией, т.е. прошлым, пришел к фантастическим полотнам, воссоздающим послезавтрашний день человечества? Как археолог стал футурологом? Прошлое интересовало Ефремова, как ученого, в первую очередь с точки зрения того, как в нем могут появиться ростки будущего.

При этом (что весьма характерно для ефремовской фантастики) технические достижения людей для него всегда вторичны, по сравнению с межличностными отношениями. Сегодняшние поколения, воспитанные на «Звездных войнах», не найдут у Ефремова описаний масштабных межгалактических «одиссей», огромных космических мегаполисов и космопортов с сотнями взлетающих и садящихся кораблей. Повседневная жизнь человека, живущего в эпоху Эры Великого Кольца, отнюдь не насыщена всевозможными умными устройствами и электроникой. Показательно, что даже скорость движение поездов по Спиральной Дороге ограничивается 200 км. в час, чтобы дать пассажирам возможность во время поездки созерцать красоту открывающийся им панорамы. И это не удивительно, поскольку самое главное, что находится в фокусе ефремовской фантастики – человеческая личность, а главная задача описываемого им общества, по словам его любимого героя Дар Ветра – «воспитание, физическое и духовное развитие человека». Разве это не созвучно древнегреческой калокагатии – единству этического (доброго) и эстетического (прекрасного)? К сожалению, нашей эпохе остаются в основном чуждыми и непонятными подобные идеалы. Нас сложно удивить техническими новинками и открытиями. Тем более многочисленными как живописными, так и экранными изображениями небоскребов, замков и прочей фантастической архитектуры и искусства, обильно представленных в современных произведениях фэнтези. В основном они носят какой-то мрачный характер с оттенком инфернальной эстетики. Но как резко контрастирует с ними описание статуи, которую видят земляне во время получения сообщения с Эпсилона Тукана:

«Волны лизали массивное подножие исполинской статуи, стоявшей недалеко от берега в гордом одиночестве. Женщина, изваянная из темно-красного камня, запрокинула голову и, словно в экстазе, тянулась простертыми руками к пламенной глубине неба. <…> В ее теле, точно исполнившаяся мечта скульпторов Земли, сочеталась могучая сила и одухотворенность каждой линии лица и тела» («Туманность Андромеды»).

Включенность в Великое Кольцо открывает перед человечеством невиданные перспективы для скачка и прогресса, но сверхцивилизации галактического ядра не спешат делиться с нами передовыми технологиями. Возможно, что мы еще не доросли до них, и можем употребить себе во вред, или они мудро оставляют нам право на свой выбор, на свой путь развития. К чему может привести открытое вмешательство более продвинутой цивилизации в нашу жизнь даже сложно себе представить. Как отличается этот гуманный мир будущего, нарисованный Ефремовым, от нашего настоящего, где более «прогрессивные» и развитые страны и государства позволяют себе учить других и навязывать им свои социо-культурные модели и ценности…

Не стоит забывать, что будущее нашего общества, так выпукло и ярко представленное в работах писателя-фантаста, есть общество коммунистическое. Но насколько ефремовский коммунизм отличен от его политического собрата! В исследовательских работах, посвященных творчеству писателя, можно встретить термины, уточняющие его специфику: «естественный» или «ноосферный» коммунизм. Более правильно, быть может, было бы говорить не о коммунизме, но о космической культуре Земли, как синтеза многонациональных историко-культурных традиций населяющих ее народов. Главная притягательность ефремовского «коммунистического» общества состоит не во всеобщем благополучии, не в разумной экономической структуре, даже не в гарантированной здоровой и долголетней жизни, но в гарантированной возможности творческого труда, в возможности для каждого найти полное применение всем своим способностям.

Для современного сознания, воспитанного на либеральных и «демократических» ценностях, коммунизм, как бы он не назывался, остается, прежде всего, утопическим тоталитарным проектом. Но «коммунистическое» общество будущей Земли, описанное Ефремовым, едва ли можно назвать тоталитарным. Это общество свободных, равноправных, гармонично развитых людей. В нем нет всеобщего контроля, насилия, господствующей и официальной идеологии… Но все это, вплоть до управления психикой людей и подавления оппозиционных настроений, есть в инфернальном мире Торманса («Час Быка»), где представлена даже не столько антиутопия будущего, сколько до боли легко узнаваемое наше настоящее, или самое ближайшее будущее.

У Ефремова есть и объяснение, каким образом общества и целые государства могут придти в состояние инферно. Так, в письме к Э.К. Олсону он писал: «Мы можем видеть, что с древних времен нравственность и честь (в русском понимании этих слов), много существеннее, чем шпаги, стрелы и слоны, танки и пикирующие бомбардировщики. Все разрушения империй, государств и других политических организаций происходят через утерю нравственности. Это является единственной действительной причиной катастроф во всей истории, и поэтому, исследуя причины почти всех катаклизмов, мы можем сказать, что разрушение носит характер саморазрушения». Отсюда понятно, что мир «коммунистического» будущего в ефремовской редакции есть мир, где есть Совесть.

Почти «на краю Ойкумены» (из Монголии) «дорогами ветров» начинал Ефремов свой путь ученого и фантаста, чтобы придти в итоге к потрясающим открытиям в науке и мирам Эры Великого Кольца. И пусть светлое будущее, описанное им, по-прежнему видится нам как прекрасный, манящий, но недостижимый идеал. С этим можно смириться, если осознать, что некоторые из произведений утопического жанра являются не просто текстами, как и сама фантастика – есть не что иное, как альтернативная история. Со временем, они могут стать тем началом, которые позволят по-новому спроектировать историю, задать ей иную, более верную цель и программу. И все потому, что в них есть Образ будущего, творцом и свидетелем которого был Иван Ефремов.