Одни говорили, что он – просветленный йог из Тибета. Другие, посмеиваясь, называли его шарлатаном. Кто-то им восхищался, считая большим гуманистом советской эпохи, а кто-то презрительно обвинял его в пропаганде порнографии. Он был коммунистом, получил Сталинскую премию, но диссиденты признавали его предвестником своего движения, а КГБ подозревал в шпионаже. Его звали Иван Антонович Ефремов.

5 октября 1972 года был последним днем Ивана Антоновича. Он умер. Но подлинная жизнь его произведений только начиналась.

Практически обо всех классиках сказано, что они – «гуманисты». Это слово лепят в каждую биографию, толком не разбирая, уместно ли оно там. Как результат, определение это пожухло; нет в нем былого светлого звучания. Жаль. Ведь для того, чтобы кратко и точно охарактеризовать Ефремова следовало бы употребить именно слово «гуманист».

Иван Антонович видел смерть и жестокость. Ему было шесть, когда началась революция. Он потерял родителей, кочевал вслед за красноармейской авторотой. В одиннадцать был контужен. Работал грузчиком, шофером. Затем пришли голод тридцатых, террор, Вторая мировая, цензура, слежка. Несмотря на ужасы двадцатого века, Ефремов верил в Человека, любил его.

Он обещал нам богатое будущее и призывал уже сегодня строить ему фундамент. «Когда вы откажетесь от злословия, от общения с предателями правды, насытите свой ум добрыми и чистыми мыслями, вы приобретете личную непобедимость в борьбе со злом», – писал Иван Антонович.

Нельзя оправдать лень и слабость, ведь существенным может оказаться вклад каждого сознательного человека. Начинать нужно с самообразования. Даже если придется за волосы вытаскивать себя из гнили окружающего невежества. Ефремов был матросом, штурманом, работал на Дальнем Востоке, затем самостоятельно поступил в Ленинградский горный институт. Познакомился с наукой. Стал профессором палеонтологии, доктором биологических наук, основоположником тафономии (учения о вымерших животных), руководителем многих экспедиций (в Сибирь, Гоби, Среднюю Азию и т.п.)

Ефремов писал, что счастье складывается «из удобной, спокойной и свободной жизни с одной стороны. А также из строжайшей самодисциплины, вечной неудовлетворенности, стремления украсить жизнь, расширить познание, раздвинуть пределы мира». Дорог каждый день.

Неудивительно, что однажды Иван Антонович занялся творчеством. Он бы не мог иначе передать свои знания. Гуманизм всегда ориентирован не только на то, чтобы развивать себя, но также и на то, чтобы помогать в этом другим. Лучшего посредника, чем искусство тут не найти.

«Важно, чтобы искусство несло утешение, а не развлечение, – говорит один из героев писателя, – увлекало на подвиг, а не давало снотворное, не занималось исканием дешевого рая, не превращалось в наркотик».

Ефремов изучал себя, общество. Чтобы постичь душу, нужно прежде постичь тело. Иван Антонович утверждал нераздельную связь психики и физиологии. Профессор Гирин – воплощение писателя на страницах «Лезвия бритвы» – широким слогом объясняет поведенческие особенности человека. Нет ничего случайного. «Красота – это наивысшая степень целесообразности». Красив здоровый человек. Мы подсознательно признаем недостатками то, что говорит о слабости, болезни тела: прыщи, рябины, сыпь, язву. И наоборот: «блестящая, гладкая и плотная кожа, густые волосы, ясные, чистые глаза, яркие губы… – это прямые показатели общего здоровья, хорошего обмена веществ, отличной жизнедеятельности». Развитое тело – признак алертности. Наш глаз, способный обнаружить минимальные нарушения пропорций, указывает нам на здоровую особь другого пола. В этом – залог развития, эволюции.

Но Ефремов не унижал красоту, поэтику, не сводил их к химическим реакциям, а любовь – к обмену жидкостями. Как подлинный художник, он любил человеческое тело: его силу, пластичность.

Кто может так чувственно петь о свободе и физическом совершенстве? Тот, кто сам их лишен. Ефремов еще в молодости тяжело болел тифозной лихорадкой. Она навсегда оставила след в его организме – неизлечимую болезнь сердца (писатель умрет в 65 лет от сердечного приступа). Кроме того, после контузии у Ивана Антоновича развился логоневроз (заикание). Эти недостатки только усилили его желание показать красоту тем, кто не способен ее уловить.

Ефремов с нежностью и восторгом описывал тела своих героев: древних греков, индийцев, наших современников, жителей будущего. Это возмущало многих читателей и критиков. Ответ им был дан за полвека до этого одним из могучих предшественников Ивана Антоновича – Федором Сологубом: «Даже и в рассказе влюбленного в красоту поэта нагота непорочного тела, словно наглая нагота блудницы, вызывает осуждение лицемеров и ярость людей с развращенным воображением. Строгая нравственность всех этих людей навязана им извне. Она не выдерживает никаких искушений и обольщений. Они это знают, и опасливо берегутся от соблазна. А втайне тешат свое скудное воображение погаными картинками уличного, закоулочного развратца, дешевого, регламентированного и почти безопасного для их здоровьишка и для блага их семьишек». («Капли крови»).

Ефремов писал об идеалах калокагатии – гармоничного сочетания умственных и физических достоинств человека. Иван Антонович призывал развивать и тело, и ум. Путь калокагатии выбрали многие из его героев: Антенор – талантливый скульптур и один из лучших спортсменов («На краю Ойкумены»), Пандион – замечательный художник и борец («Краса ненаглядная»), Эрг Ноор – командир звездолета и превосходный гимнаст («Туманность Андромеды»), Фай Родис – историк, танцовщица («Час Быка») и другие. Такая любовь к телу неоспоримо приятнее, разумнее той, которую, к примеру, в те же годы демонстрировал Юкио Мисима.

«В ее походке безошибочно узнавалась дочь приморской Эллады, наследница поколений здоровых людей солнечных побережий, любящих наготу и чистоту омываемого морем тела». Оглянитесь. Что вы видите? Крепких, радостных и готовых к познанию людей? Или рахитичных, растолстевших и пропахших куревом жителей города? В грязном сосуде не сохранить чистой воды.

Ницше писал, что «христианство дало Эроту выпить яду, а он не умер от этого, но выродился в порок». Ефремов вознамерился Эрота излечить. Писателя обвинили в распространении порнографии. Он так и не окончил «Красу ненаглядную». Ее бы все равно не издали. Не понимали советские цензоры идеалов здоровой жизни, чистого соединения тел. Они бы не разрешили советским людям читать о женщине, которая хочет «ночью, на трижды вспаханном поле, обнаженной, как сама Гея, принять в себя могучую плодоносную силу». Как заметил Корней Чуковский, одно дело – целомудрие; другое – ханжество, чистоплюйство, чопорность.

Тем не менее, нужно признать, что Иван Антонович идеализировал порок древних индийцев и греков. В своих романах он возродил Эрота в несвойственном ему чистом, почти невинном облике. Ефремов увлекся чувственными образами. Но в этом – особенность и слабость литературы вообще: описывать разврат не то же самое, что ему придаваться, а значит и последствия его можно представить иные – лучшие, более чистые. Едва ли можно даже с малым уважением отнестись к девадази (храмовым танцовщицам в Индии), о которых писал Ефремов: они «изучали и практиковали Эрос такой интенсивности, чтобы полностью исчерпать сексуальные стремления и перевести человека на иные помыслы». Об этом хорошо писать – довольствуешься пестрыми картинками, а энергию, необходимую для таких практик, оставляешь при себе. В реальной жизни только самодисциплина и познание могут «перевести на иные помыслы». Это важно понимать тому, кто предан творчеству: «…невоздержание, – писал Драйзер, – может обескровить его талант, убить все краски в окружающем мире, притупить воображение, парализовать волю нервной раздражительностью, помешать ему достичь чего-либо». («Гений»).

Ефремов утверждал диалектическое единство тела и ума, утилитарности и поэтики, мужчины и женщины. В этом единстве – станина человеческого развития. Далеко не уйти, если одна нога хромая. «Самые деспотические режимы подолгу существовали там, где женщины были наиболее угнетены и безответны: в мусульманских странах древнего мира, в Китае и Африке. Везде, где женщины были превращены в рабочую скотину, воспитанные ими дети оказывались невежественными и отсталыми дикарями».

Иван Антонович видел и воплощал в женщинах три ипостаси: прекрасной богини, нежной гетеры и умной матери: будь это жительница доисторического племени (Ирума), или начальник межзвездной экспедиции (Фай Родис).

В будущем, как предполагал Ефремов, мы сумеем отказаться от многих инстинктов, высвободим стянутую ими энергию, чтобы перенаправить ее на творчество, науку и, быть можете, иные – новые – формы познания. Воспитание детей будет доверено профессионалам, склонность к насилию угаснет, пошлость иссохнет и рассыплется. Два основных инстинкта: материнский и половой – станут психологическим атавизмом. Не все современные люди готовы принять такой образ будущего. Да и сам Ефремов порой вынуждает своих героев делать что-то из отвлеченной романтической любви, что представляется неестественным, противоречащим логике его рассуждений.

Ивана Антоновича называли идеалистом. Напрасно. Ефремов верил в Человека, но это, безусловно, не мешало ему понимать, в каком именно обществе он живет: «Там на улицах – бешенство автомобилей, и мне кажется, что все они дышат злобой к пешеходам, а пешеходы злятся на них. В спешке суетятся толпы безыменные и безликие, огромные дома набиты людьми, скученными в низких душных комнатах, согнувшимися над столами и станками в монотонной и нудной работе. А вечером начнется погоня за развлечениями, раздастся грохот воющей и стучащей ритмической музыки, призраки кино, экраны телевизоров, сочащиеся голубым ядом. И выпивка за выпивкой, сотни тысяч людей пропитаны алкоголем, умеряющим нервный спазм нетерпения, ожидания чего-то лучшего, что не приходит, да и не может прийти. И незаметно жизнь ухудшается и нищает, человек, стремящийся к успеху, видит, что он обманут. Квартира, которую он ждал несколько лет, оказывается дешевой клетушкой, заработок по-прежнему не обеспечивает исполнения даже скромных желаний, дети становятся не радостью и опорой, а обузой и обидой. И тогда перед человеком встает колоссальный вопросительный знак – зачем?»

Зачем? В чем смысл нашей жизни? У Ефремова был один ответ – для познания. Будущее нам Иван Антонович предопределил не в мягком кресле, в окружении гурий, а в постоянном преодолении себя, в изучении безграничной вселенной. «Никогда никакого рая не было, всегда была трудная и жестокая борьба, где умирали слабые и выживали сильные, потому что в мире ничего не дается и никогда не давалось даром».

Чтобы описать будущее, в которое верил Ефремов, придется использовать слово, вымаранное, опошленное в последние годы – не меньше, чем свастика, когда-то обозначавшая благоденствие. Слово это – коммунизм. Communis; общий. Иван Антонович верил, что ослабнут не только инстинкты, но также и желание наживы, богатства. Если сейчас общество развивается благодаря экономическому интересу каждого в отдельности, то впоследствии (тысячи лет спустя) развитие будет обеспечено всеобщим стремлением к познанию. Человек, наконец, повзрослеет. Наша история – это движение к единству. Сперва – жителей континентов, затем – землян, и, наконец, – всех разумных существ вселенной. Великое Кольцо объединит обитаемые планеты нашей галактики. Вместе мы достигнем еще больших знаний…

Человек обретет свободу. Не дикую, суть которой в том, чтобы бежать через поля, не знать ограничений, упиваться силой и здоровьем, а свободу иного порядка – ту, которую еще Спиноза определял, как «осознанную необходимость».

Ефремов чувствовал леденящую безграничность Мироздания. Можно ли представить себе что-либо, не имеющее пределов? Едва ли. Наш ум слишком узок и примитивен, чтобы ответить на четыре основных вопроса аристотелевской «Метафизики»: «Откуда началось развитие всего сущего, почему, ради чего и что было в основе?» Быть может, мы даже не знаем правильных вопросов. Копаемся в проблемах, злимся, завидуем – придаем значимость себе, своей жизни и даже не чувствуем того, насколько мы малы, ничтожны в сравнении с породившим нас миром.

Туманность Андромеды, наиболее близкая к нам Галактика, удалена от нас на 700 килопарсек; чтобы достичь ее, нужно лететь со скоростью света более двух миллионов лет (в год преодолевать более 9 миллиардов километров). И это – наиболее близкая Галактика! А таких Галактик – бесчисленное количество… Испытываешь трепет, читая в «Туманности Андромеды» о том, как послания с других планет, только сейчас долетевшие до Земли, порой были отправлены десятки тысяч лет назад…

Ефремова нельзя назвать кудесником слова. Его тексты порой шероховаты. Им словно бы не хватает дополнительной редакции. Иван Антонович не всегда точен в деталях, в формулировках. Но Ефремов – отличный рассказчик. Он умел описывать приключения, умел создавать миры. Именно в этих мирах мысли его становились объемными, понятными. Для любой идеи, тем более такой масштабной, как развитие человечества, нужен правильный контекст.

После смерти Ивана Антоновича в его квартире произвели обыск. Он длился больше 12 часов. В нем участвовали сразу 11 сотрудников КГБ. Они использовали металлоискатели, рентгеновские приборы. Были конфискованы черновики, письма, книги. После обыска из библиотек стали изымать роман «Час быка». Имя писателя запретили упоминать даже в научных работах по палеонтологии.

По одной из версий Ефремов работал на английскую разведку. Жену его, Таисию Иосифовну, так же заподозрили в шпионаже. По другой версии Иван Антонович и вовсе был ненастоящим. Тут уж нашлось два возможных объяснения. Первое: настоящего Ефремова подменили во время экспедиции в Гоби; подменил его английский диверсант, который должен был заняться идеологическим разложение СССР изнутри. Второе: его подменил… агент внеземной цивилизации…

Но интерес со стороны КГБ к Ивану Антоновичу можно объяснить и без НЛО. В те годы Московскому управлению КГБ по противодействию спецслужбам Великобритании нужно было как-то оправдывать свое существование. Настоящих дел у них осталось немного. Приходилось выкручиваться, вот и придумывали всевозможные фантастические заговоры.

Писатель знал, что за ним следят, что его письма вскрывают, а телефон прослушивают. Однако он, наверное, посмеялся бы, узнав, в чем именно его подозревали.

1972 год – время первых диссидентов. Ефремов умер, но подлинная жизнь его произведений только началась. Люди устали от густопсовой советчины, от человеконенавистничества. Рождалась новая эпоха. Расшифрована структура ДНК, покорена орбита Земли, заработали первые ЭВМ. В эту эпоху многие вошли с романами Ефремова, сила и значимость которых не угасает и сегодня. Не угаснет она и много лет спустя.

Из любви к Человеку
Рудашевский Евгений
Опубликовано в газете «Книжное обозрение» - 17.10.2011
и в журнале "La Pensee Russe/Русская мысль" (Лондон) - 30.09.2011