Крупнейшая личность всей мировой цивилизации XX в, гениальный провидец, великий ученый - палеонтолог, философ и писатель-фантаст Иван Антонович Ефремов (1907–1972) свои литературным творчеством заложил основы для нового направления в русской литературе — мультивременнного асинхронного реализма (под которым мы будем понимать правдивое, непредвзятое воспроизведение типических характеров разумных существ в многообразных космологических обстоятельствах Вселенной, развернутое в совпадающих хронологических рамках прошлого, настоящего и будущего, слившихся в нарративной ткани единого художественного произведения).
Широчайшую гамму научных достижений XX-го столетия И.А. Ефремову удалось экстраполировать на весь объем гуманитарных знаний, накопленный человечеством за несколько последних тысячелетий. Универсальный метод его творчества, фактически до сих пор не изученный (лёгший в основу романа «Час быка», ставшего знаменем и стимулом к жизни нескольких поколений мыслящей молодежи в России, и далеко за пределами бывшего Советского Союза), подлежит тщательнейшему рассмотрению современным отечественным литературоведением.
Многие десятилетия потенциальный интерес мыслящего человечества к творчеству величайших своих сынов натыкается на невидимые глазу преграды: имя И.А. Ефремова вскользь, мимоходом, и уже всё реже, в лучшем случае вслед за А. и Б. Стругацкими, упоминается в обойме восточноевропейских писателей-фантастов II-й половины XX века, масштабность его произведений сознательно стараются втиснуть в локальные (территориальные, хронологические, идеологические) рамки распавшегося СССР.
В чем причина такого неприятия? Может быть, все дело в том, что современные зарубежные литературоведы, изначально ориентированные на восприятие общемирового литературного процесса сквозь призму деконструктивизма и новой критики, в первую очередь выделяют виртуальную абберацию любого нормального человеческого сознания в тексте в качестве ключевого аспекта литературного творчества, в угоду теории, понимающей жизнь как неуправляемый, подчиняющийся исключительно физиологическим инстинктам хаос? Тогда ответ ясен и прост: центром вселенского мироздания И.А. Ефремов и считал содружество разумных гуманитарных цивилизаций, среди которых достойное место занимает Земля, где высшие технологии служат на благо каждому человеку, способствуют раскрытию заложенных в нем от природы способностей и непрерывному совершенствованию его нравственного чувства, и где таким образом построено истинное коммунистическое общество. (А не ложный его антипод, известный нам по истории XX века на примере СССР 1930 – 1980-х гг. и Китая 1950 – 1970-х гг., когда эти якобы коммунистические государства на деле представляли из себя клубки пирамидальных бюрократических кланов государственных капиталистов, где основанием материального изобилия наверху и относительного благополучия посередине служило подножье общественной пирамиды, которое было выстроено на горе и нищете сотен миллионов государственных рабов – исполнителей самой грязной, неквалифицированной работы, отупляющей умы и сердца.)
Увлечение дискурсами и формальными когникативными клише (запрудившими до отказа методологическо-направленческий тупик, в котором оказалось современное мировое литературоведение, отбросившее по сути само понятие жанра), прямо проистекает из той ресурсно-затратной модели общественного устройства, которая определяет сейчас мировой политический и экономический процессы. Оттого впали в жесточайший кризис отечественные авторы, лишенные возможности творить в русле традиционных оригинальных жанров и вынужденные обтёсывать собственные творческие импульсы до куцего минимума, укладывающегося в готовые формы лотково-прилавочной литературы – «детектив-стори», «триллер», «сайнс фикшн», «фэнтэзи», «лав-стору» и пр., сквозь призму которых воспринимают мироздание эпохи глобализации и борьбы с терроризмом покупатели этой печатной продукции, взращенные в обществе, где «жизнь – это борьба, джунгли», а «дарвинизм экономический и дарвинизм социальный (постоянные призывы к соревнованию, отбору, приспособлению) навязываются как само собой разумеющиеся»[1]. Для тех же немногих из них, кто исповедует подлинную литературную культуру, в основе которой по-прежнему лежит критический реализм, как неповторимое достижение русской литературы XIX – XX веков (включая и отдельные лучшие произведения «социалистического реализма», из которых, кстати, выросло и с которыми сопрягалось творчество И.А. Ефремова и Л.М. Леонова), полиграфические поделки на лотках не существует вовсе.
Если обратиться к истории создания и публикации романа «Час быка», то у нас имеются лишь два достоверных источника: разъяснения самого писателя, опубликованное в виде пространного интервью в № 5 журнала «Молодая гвардия» за 1969 г. и монография П.К. Чудинова «Иван Антонович Ефремов 1907 – 1972», выпущенная в 1987 году издательством «Наука» микроскопическим по советским временам тиражом (который вряд ли соответствовал всеобщему интересу к личности писателя и его творчеству). Было отпечатано всего лишь 22 200 экземпляров этой книги в скромном мягком переплете. Монография П.К. Чудинова сразу же стала библиографическим раритетом. Правда, в вышеуказанной работе (возможно, из цензурных соображений, или в силу того, что автор ставил своей целью обрисовать прежде всего спектр научных изысканий и достижений И.А. Ефремова в области палеонтологии и гуманитарных проблем построения социалистического общества в тогдашнем СССР), как бы за кадром осталось литературное творчество великого писателя после успеха романа «Туманность Андромеды», который П.К. Чудинов мимомоходом выделил как вершинное произведение И.А. Ефремова. Поэтому имеет смысл обратиться к беседе Г.Савченко с И.А. Ефремовым – «Как создавался «Час Быка» – в журнале «Молодая гвардия».
Отвечая корреспонденту «Молодой гвардии», И.А. Ефремов признается: «я собирался писать историческую повесть и популярную книгу по палеонтологии, однако работа над романом отодвинула все на задний план»[2]. О сроке исполнения замысла: «Три года я роман писал»[3]. С целью уточнить хронологию создания произведения, обратимся к короткому предисловию И.А. Ефремова к первой полной публикации романа в журнале «Молодая гвардия» в №№ 1-4 за 1969 г. (до этого отрывок из романа публиковался в газ. «Московский комсомолец» в 1968 г. и сокращённый текст – в журнале «Техника молодежи» в 1968 г, № 10-12, и в 1969 г. № 1, 2). Для нас немаловажно, что автор воспринимает все свои три великих произведения – «Туманность Андромеды», «Сердце Змии» и «Час быка» – как неразрывное целое (И.А. Ефремов даже создал единый терминологический аппарат для обозначения реалий далекого будущего, о чем свидетельствует ссылка в журнале «Молодая гвардия»: «Многие термины перенесены из романа И.Ефремова «Туманность Андромеды»[4]). И это целое можно воспринимать как законченную литературную трилогию, между частями которой протянулись сюжетные и научные взаимосвязи в виде реминисценций, вариаций и аллюзий и где выстроена система сквозных образов (Веда Конг, Эрг Ноор, академик Вернадский). Краткое предисловие автора датировано октябрем 1968 года, из чего логично предположить, что хронологические рамки реализации замысла великого произведения протянулись от осени 1964 г. и вплоть до лета 1968 г.
Столь скорая публикация романа в общесоюзном журнале «Молодая гвардия» – первом печатном органе бывшего СССР (псевдокоммунистической советской империи), где целенаправлено стали помещать статьи и произведения, исподволь отсылавшие читателей к исконным духовным ценностям православной русской культуры – не удивляет. Как вспоминал потом один из видных активистов русского национального возрождения С.Н. Семанов, в 1970-х годах – главный редактор популярного в народе журнала «Человек и закон», «идеологическим центром русского возрождения со второй половины 60-х годов стал журнал «Молодая гвардия»[5]. Главным его редактором был в ту пору А.Никонов (с 1963 г. по декабрь 1970 года), ныне совершенно забытый после стольких изломов эпох. Его вынужденная отставка с поста главного редактора, утверждённая на заседании секретариата ЦК КПСС в ноябре 1970 года, прошла незамеченной на фоне громогласного отлучения А.Т. Твардовского от журнала «Новый мир» и разгрома этого детища «хрущёвской» оттепели. Хотя, если уложить сейчас на весах истории роман И.А. Ефремова «Час быка» и всё, что появилось на страницах «Нового мира» с 1963 года (после публикации «Одного дня Ивана Денисовича» А.И. Солженицына), то очевидно, что значение произведения И.А. Ефремова для развития общенациональной русской и мировой культуры перевешивает значения поверхностных псевдопротестных «новомирских» опусов на злобу дня, материализовавшихся в тысячах авторских листов письменной продукции и сотнях тысяч тонн израсходованной бумаги. В отличие от А.Твардовского, А.Никонов, рядовой солдат Великой Отечественной войны, строгий и беспристрастный журналист «вёл свой корабль в русско-патриотическом направлении. Отрицая идеи марксистско-ленинской русофобии, а также весь набор интернациональных погремушек, Никонов вёл линию осторожно, обходя по возможности все «идеологические» табу»[6]. Уместно задаться вопросом: почему так заинтересовал роман главного редактора журнала «Молодая гвардия», человека советской эпохи, чьё острое, но в целом традиционалистское, в чем-то «посконное» мышление вряд ли было подготовлено к целостной интерпретации произведения И.А. Ефремова? Ведь переплетение негуманитарного научного, философского, эстетического элементов в романе подчас заслоняют увлекательную сюжетную канву. Возможно, пережитое – ужасы коллективизации, война, безудержный культ личности вождя и последующее разнузданное разоблачение преступлений сталинского режима против русского народа – максимально расширило горизонты сознания А.Никонова, зрелого человека, разуверившегося в идее построения коммунизма в отдельно взятой стране за 20 лет, и его собственные представления о том, каким должно быть новое коммунистическое завтра, совместились со сложным понятийным аппаратом И.А. Ефремова (в русле той «предструктуры понимания»[7], о которой говорил еще Х.Г. Гадамер в книге «Истина и метод»). Естественно, рассуждая о публикации романа, не будем сбрасывать прагматический расчет А.Никонова – опытного журналиста, его желание видеть на страницах именно своего журнала новое произведение популярного во всем мире писателя-фантаста (вспомним ту пору – повальное увлечение научной фантастикой, со дня на день ожидалась высадка человека на Луну): так легче было привлечь новые читательские массы и повысить подписной тираж. Но, вполне вероятно, что помимо прочего А.Никонова исподволь привлекала дихотомия коммунистической Земли и муравьиного лжесоциализма планеты Торманс (куда некогда переселились далекие предки экипажа звездолета «Темное пламя»), ясно обозначившаяся в романе «Час быка». Возможно, привлекателен для главного редактора журнала «Молодая гвардия» оказался и сквозной образ всей трилогии И.А. Ефремова – знаменитый исследователь Дар Ветер (автор особо выделял русские корни его происхождения и неоднократно подчеркивал в своем произведении то великое значение, которые имели для развития планеты Земля русские люди, чьими усилиями будет обретен путь для построения нового истинного коммунистического общества). Вспомним диалог начальника экспедиции Фай Родис с Эвизой Танет, Чеди Даан, Виром Норином и другими землянами, сошедшими на Торманс и оказавашимися во дворце владыки планеты – Чойо Чагаса. «Россия... – напоминает Фай Родис своим спутникам – ... пошла великим путем по лезвию бритвы между гангстеризующимся капитализмом, лжесоциализмом и всеми их разновидностями. Русские решили, что лучше быть беднее, но подготовить общество с больше заботой о людях и с большей справедливостью, искоренить условия и само понятие капиталистического успеха, искоренить всяческих владык, больших и малых, в политике, науке, искусстве. Вот ключ, который привел наших предков к Эре Мирового Воссоединения»[8]. Эти несколько строк не могли не привлечь внимание А.Никонова: чувствуя, как сгущаются тучи вокруг «прорусского» журнала, он спешил с публикацией, словно предвосхищая уготованные ему самому невзгоды; по всей видимости, идея русского пути развития планеты Земля, ясно высказанная между строк великого произведения, пришлась по сердцу редактору-фронтовику. Много существует версий о скорой и внезапной смерти И.А. Ефремова, о причастности к ней «специалистов» КГБ (узнавших себя в страте «змееновцев» планеты Торманс), которых раздражали как усиливающееся год от года влияние писателя на умы читателей, так и активная переписка И.А. Ефремова с представителями интеллектуальной элиты Запада, где он, исподволь ссылаясь на советские реалии, размышлял о необратимом вырождении нового поколения людей, взращённого в нечеловеческих условиях капитализма государственной бюрократии, – а именно такая по сути общественная формация сложилась тогда в СССР. «Так, в одном из писем к своему американскому коллеге и другу профессору Э.К. Олсону он, в частности, отмечал: «Все разрушения империй и государств и других политических организаций происходят через утерю нравственности. Это является единственной действительной причиной катастроф во всей истории, и поэтому, исследуя причины всех катаклизмов, мы можем сказать, что разрушение носит характер саморазрушения.
Когда для всех людей честная и напряженная работа станет непривычной, какое будущее может ожидать человечество? Кто сможет кормить, одевать, исцелять и перевозить людей? Бесчестные, каковыми они являются в настоящее время, как они смогут проводить научные и медицинские исследования? Поколения, привыкшие к честному образу жизни, должны вымереть в течение последующих 20 лет, а затем произойдет величайшая катастрофа в истории в виде широко распространяемой технической монокультуры, основы которой сейчас упорно внедряются во всех странах»[9]. Здесь имеет смысл подробнее остановиться на своеобразной актуализации образов И.А. Ефремова в читательских умах и сердцах на завершающем этапе истории СССР и стран бывшего Восточного блока – вплоть до их распада к началу 1990-х годов. В «брежневско-андроповский период» (1964 – 1984) роман И.А. Ефремова «Час быка» в полном виде был издан лишь дважды: собственно говоря, в виде уже упоминавшейся публикации в журнале «Молодая гвардия» и отдельной книгой (1971), тираж которой бесследно растворился в библиотеках; как заявляет один из исследователей творчества И.А. Ефремова, В. Хазанов, «Час быка» был немедленно запрещён после выхода и официально не упоминался до 1998 г.»[10]. Однако читательская реакция на гениальное произведение по мере хронологического удаления от года его публикации возрастала с ошеломляющей и непередаваемой быстротой. Не следует забывать: роман был безусловно сложен для восприятия. В нарративной оболочке увлекательного жанра научно-фантастического приключенческого романа, сюжетный архетип которого содержал набор знакомых массовому читателю клише (высадка землян на враждебную планету, гибель нескольких героев экспедиции, тривиальный любовный треугольник – тормансианин Таэль – начальник экспедиции звездолета «Темное пламя» Фай Родис – владыка Торманса, глава Совета Четырех Чойо Чагас и пр.). И.А. Ефремов изложил мировоззрение далёкой грядущей эпохи – коммунистического будущего планеты Земля (идеал которого, подчас сам того не сознавая, носит в своем сердце любой мыслящий читатель, вне зависимости от житейского взгляда на жизнь, идейных пристрастий или религиозной ориентации). Этот новый архетип после неоднократных повторных прочтений постепенно отодвигал на второй план сюжетные коллизии и перипетии, которые на самом деле выполняли лишь вспомогательную роль.
Стоит ли тут упоминать о многочисленных полуподпольных кружках по изучению, прочтению или просто переписыванию редких, случайно сохранившихся эксземпляров романа «Час быка» (а не «Туманости Андромеды»!), которые росли как грибы в недрах разных университетов и вузов по всей территории бывшего Советского Союза в 1970 – 1980-х годах? В официальной же критике о существовании романа как такового вообще не упоминалось и любые критические изыскания творчества И.А. Ефремова после дозволенных обсуждений «Туманности Андромеды» глухо обрывались в районе «Сердца Змеи».
Уже в 1970-е годы возникла парадоксальная ситуация: обширная страта советских читателей, наиболее высокообразованных и подготовленных в интеллектуальном отношении к восприятию романа «Час быка», целенаправленно отлучалась от этой вершины творчества И.А. Ефремова. Читатель как бы насильно помещался в некий информационный вакуум, после чего его внимание искусно переключалось прежде всего на «свою», облегчённую (хотя и здесь бывали высокохудожественные образцы – «Трудно быть богом», «Солярис») фантастику Стругацких и Станислава Лема и западные «стандарты», – Рэя Брэдбери, Клиффорда Саймака, Айзика Азимова, Артура Кларка, Хола Клемента, и уж совсем низкопробные, но завлекательные китчевые поделки Гарри Гарриссона, Эндрю Нортон и пр.
Это неудивительно: чтение романа «Час быка» и его осмысление давало читателю шанс обрести свой путь в застывшем и неподвижном коммунальном прозябании, обрамлённом лживыми пропагандистскими лозунгами, которое являла тогда жизнь в СССР, где «развитое социалистическое общество» погрузилось с конца 1960-х годов в глубочайший духовный кризис. Этот персональный поиск несомненно принес бы реальную, ощутимую пользу в случае поступательного, нереволюционного, эволюционного обновления СССР, но, к сожалению, таких читателей (в связи с обветшанием и «пропажей» из библиотек первоисточников текста 1968, 1969 и 1971 гг издания), к началу «перестройки» в Советском Союзе осталось очень мало.
Стиль И.А. Ефремова, окончательно сформировавшийся в «Туманности Андромеды», включал и поэтические средства, когда абстрактный, денотативный по сути образ пересекался с событийной конкретностью (т.е. когда экстенционал совмещался с интенционалом). Любое буквальное высказывание того или иного героя или же авторская речь, (приём, к которому И.А. Ефремов, впрочем, прибегал нечасто), даже яркие детали пейзажа (земного или неземного) сопрягались в восприятии читателя с изначально заложенными в его сознании метафорическими смыслами.
По мере знакомства с текстом читатель проникался ощущением собственного достоинства каждого из героев великой цивилизации Земли Эры встретившихся рук. Вместо аннигиляции субъекта читателя, стремительно растворяющегося в зловонной жиже масскультовых клишированных псевдогероев-роботов (в квазиреальности, где попираются честь, совесть, торжествует лукавство, похоть, где превозносится грубая животная сила героя-одиночки), автор искусно уравнивал его с великолепными звездолетчиками. В итоге читатель с каждым новым прочтением текста как бы тестировал свое нравственое чувство и установку на целеполагание, сопрягая их с теми высокими задачами, которыми руководствуются в прекрасном грядущем коммунистической Земли Фай Родис или Эрг Ноор. Читатель и герои на время прочтения как бы оказывались помещены в единый коммуникативный буфер – мультивременное асинхронное нарративное пространство, где органично сплетались судьбы литературных героев из разных эпох, пространств и цивилизаций и в рамках которого читатель выстраивал собственные смыслы воприятия текста в процессе его рецепции.
«Звёздные корабли», «Туманность Андромеды», «Сердце Змеи», многочисленные научно-фантастические рассказы, а также историческая повесть «На краю Ойкумены», книга приключений «Дорога ветров», философский роман «Лезвие бритвы» вызвали не только восторженную реакцию в самых широких читательских кругах, но и глубокий резонанс в писательском сообществе Советского Союза. Интересная деталь: у Ефремова-автора фактически не оказалось подражателей-эпигонов – сказывался разрыв в интеллекте и образовании между ним и остальными советскими писателями (конгениальный уровень мышления и интеллекта проявлял разве что Л.М. Леонов).
Но восхищение прекрасным миром грядущей коммунистической эпохи, который был описан в романе «Туманность Андромеды», вскоре сменилось реакцией отторжения у тех читателей, которые поневоле сопоставляли образы И.А. Ефремова с реалиями хрущёвской «оттепели» и коммунально-индустриального быта; городские обыватели со всё большим скептицизмом относились к воплощённому идеалу коммунистического общества (поскольку житейский расчет подсказывал им: в ближайшие десятилетия советской действительности ничего подобного из того, о чем они прочитали в «Туманности Андромеды», они не увидят и не получат). Сыграло свою негативную роль и безудержное восхваление романа в официальной советской прессе вплоть до середины 1960-х гг. Родившийся в умах скептицизм, подкреплённый началом политического застоя в советской империи в 1964 году, послужил почвой для читательского интереса к тем высокохудожественным произведениям в жанре фантастики, в которых по сути развенчивалась авторская позиция И.А. Ефремова, высказанная им в его первых романах. Ведущими восточноевропейскими авторами, творчество которых оказалось фактически противопоставлено творчеству И.А. Ефремова (который в ту пору уже вынашивал замысел «Часа Быка»), оказались русские советские фантасты братья Аркадий и Борис Стругацкие и отчасти поляк Станислав Лем.
По мере издания книг братьев Стругацких – «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Шесть спичек», «Возвращение», «Стажер», «Попытка к бегству» – их стремление к творческому соперничеству с произведениями И.А. Ефремовым становилось всё более отчетливым и откровенно нарочитым в лучших произведениях 1960-х гг. «Трудно быть богом», «Далекая Радуга», «Понедельник начинается в субботу», «Улитка на склоне», «Отель «У погибшего альпиниста». В каждой из этих книг исподволь, но последовательно и планомерно на разных социальных уровнях, куда помещались те или иные персонажи, развенчивалась мировоззренческие критерии И.А. Ефремова, признанного лидера советской и русской фантастики 2-й трети XX века. В романах Стругацких, как верно отметил еще тогда советский исследователь фантастики Р.Нудельман, разворачивалась будничная «серия битв за человека» и самое главное из этих сражений – «битва с мещанством»[11]. В первую очередь, атаке Стругацких подверглась сама парадигма неизбежного коммунистического развития Земли: так, в повести «Понедельник начинается в субботу» она была искусно расщеплена на «миры материальных тел» и «идеальные миры... созданные человеческим воображением»[12]. Замечательная машина времени магистра НИИЧАВО Луи Седлового позволяла отправляться в путешествия «по описываемому времени». Ведь как утверждали авторы устами Луи Седлового «реально существует мир, в котором живут и действуют Анна Каренина, Дон-Кихот, Шерлок Холмс, Григорий Мелехов и даже капитан Немо. Этот мир обладает своими весьма любопытными свойствами и закономерностями, и люди, населяющие его, тем более ярки, реальны и индивидуальны, чем более талантливо, страстно и правдиво описали их авторы соответствующих произведений»[13]. Сцены «тотальной мобилизации» – отправки мужчин в космос, которые улетали, «кто на Венеру, кто на Марс, а некоторые, с совсем уже отрешенными лицами, собирались к другим звездам и даже в центр Галактики»[14] («Понедельник начинается в субботу») вызывали несомненные аллюзии с «Туманностью Андромеды» и воспринимались как пародия на эстетику подвига во имя человечества, которая присутствовала в каждом из произведений И.А. Ефремова. Интересно, что авторы то ли сознательно, то ли потому, что исподволь чувствовали подспудный читательский запрос на высмеивание героизации советской псевдокоммунистической пропагандой обязательного бесплатного и чаще бессмысленного труда, развернули хронологическую проекцию в очень близких для потенциальных читателей хронологических рамках: «тотальная мобилизация» к планетам и звездам происходит до 2000 г. «После двухтысячного года начались провалы во времени»[15]. Грянула «эпоха возвращений»: «с неба на площадь свалилась громадная ржавая ракета», с говорящим названием «Звезда мечты», которая судя по восторженным комментариям присутствующей публики «стартовала двести восемнадцать лет тому назад, о ней уже все забыли, но благодаря эйнштейновскому сокращению времени, происходящему от движения на субсветовых скоростях, экипаж постарел всего на два года!»[16] Искушённый читатель, знакомый с советской фантастикой тех лет, поневоле вспоминал триумфальное возвращение «Тантры» («Туманность Андромеды»).
(По-новому на фоне «отжатых» развенчанных Стругацкими псевдогероев звучали переживания героев «Сердца Змии» Кари Рама и Мута Анга. Вспомним их героически-печальный диалог:
« – Лучше не думать, – выпрямился Кари Рам, – что на Земле прошло больше семидесяти восьми лет. Многие из друзей и близких мертвы, многое изменилось... Что же будет, когда...
– Это неизбежно в далеком пути с любой системой звездолета, – спокойно сказал командир. – На «Теллуре» время для нас идет особенно быстро. И, хотя мы забираемся дальше всех в космос, вернемся почти теми же...»[17]) Приземлённость героев Стругацких пришлась по сердцу изверившемуся во всем массовому советскому читателю (тем более, что интеллектуальный уровень и нравственная позиция самых ярких из протагонистов, например Руматы Эсторского, были понятнее и ближе людям, нежели, скажем, размышления о космологической судьбе человечества командира звездолета «Теллур» Мута Анга в повести «Сердце Змии» или космологическое учение, излагаемое по мере разворачивания фабулы «Часа быка» нравственно и телесно совершенными женщинами – Фай Родис и Эвизой Танет). Со второй половины 1960-х гг. массовый читатель отворачивается от И.А. Ефремова и обращается к произведениям братьев Стругацких.
С начала 1960-х гг. Стругацкие уже не считали нужным скрывать свой пессимизм. Вспомним подслушанный героем «Улитки на склоне» Перецом диалог машин-игрушек, проникнутый неверием в человека, в его способность самосовершенствоваться в эволюционном развитии, которое беспрерывно устремляет его к нравственному и физическому вырождению. В окружении других машин машина-Астролог выносит людям свой страшный и беспощадный приговор: «Если они для вас и они мешают вам действовать в соответствии с законами вашей природы, они должны быть устранены, как устраняется любая помеха. Если вы для них, но вас не удовлетворяет такое положение вещей, они также должны быть устранены, как устраняется всякий источник неудовлетворительного положения вещей»[18]. (Между прочим, в чём-то вторил героям Стругацких и Станислав Лем, убеждённый, что «мы не знаем, возникла ли жизнь на Земле с той же необходимостью, с какой падает в поле тяготения камень, или же она досталась нам как главный выигрыш в лотерее»[19].) Наконец, в романе «Улитка на склоне» (1965) ярко обозначилась корневая суть творчества братьев Стругацких: глубочайшее разочарование в самом человеке, не желающем измениться внутренне, преодолеть на пути к лучшему будущему, прежде всего, себя. И уже в этом и следующих произведениях А. и Б. Стругацких, откровенно «ответных» по отношению к романам И.А. Ефремова, их наигранный помпезный антропологизм (конвинциональные диссонирующие остатки которого еще внешне присутствуют в нарративном пространстве «Трудно быть богом» и «Далекой радуги»), сменяется откровенным зоологическим скепсисом. На рубеже 1960 – 1970-х зрелый И.А. Ефремов и популярнейшие братья Стругацкие окончательно разошлись по разным полюсам мировосприятия. И, может быть, не случайно последнее произведения И.А. Ефремова – исторический роман «Таис Афинская» (1972) – было посвящено не людям грядущего, а прекрасным людям далекого прошлого. И.А. Ефремов как бы подсказывал: прекрасность человека будущего, героя его произведений, не есть его сугубо авторская фантазия, она была, она есть и будет проявляться всегда в любой хронологической и исторической формации. Все зависит лишь от желания самого человека.
По-иным канонам, вполне в духе жанра, реализовывалась эпистемологическая неуверенность Стругацких в нарративном пространстве их лучших произведений: в контексте ламентаций героев-землян авторы как бы оппонировали с протагонистами И.А. Ефремова.
К примеру, чем чаще герои Стругацких склонялись к использованию силовых средств в установлении «цивилизованных» порядков на исследуемой планете, тем сдержаннее относились к проявлению силы герои И.А. Ефремова. Протагонист романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом» (1963) землянин Антон – Дон Румата откровенен в диалоге с «коллегами», внедрёнными в высшие слои феодальных государств «развивающейся планеты» (за которой земляне – «коммунары» – ведут наблюдение уже 22 года): «Мне не нравится. что мы связали себя по рукам и ногам самой постановкой проблемы. Мне не нравится, что она называется Проблемой Бескровного Воздействия. Потому что в моих условиях это научно обоснованное бездействие... Я знаю все ваши возражения! И я знаю теорию. Но здесь нет никаких теорий, здесь ... звери ежеминутно убивают людей! Здесь все бесполезно. Знаний не хватает»[20]. В кульминационной сцене романа точка зрения Дона Руматы (с которой вполне солидарны авторы), оказывается единственно правильной: «звери» убивают Киру, Дон Румата (он же Антон) отвергает заповедь «Бога» и, вооружившись мечом, идет мстить, а растерявшиеся «коллеги» на «патрульном дирижабле», заподозрив неладное, «пошли в Арканар» и «на всякий случай сбросили на город шашки с усыпляющим газом»[21]. Вызволив Румату (Антона), они срочно отправляют его на Землю для реабилитации. Огромного запаса исторических знаний – т.н. Базисной теории – оказалось недостаточно для успешного наблюдения и даже посильного соучастия: Дон Румата вступает в открытый бой со Злом в далеком Арканаре и исподволь сражается с очередной идеологической Догмой – Базисной теорией, утвердившейся на Земле (комплексом неподвижных мертвых знаний, который по-прежнему требуется слепо принимать на веру, не вникая в их глубинный смысл).
Но совсем по-другому ведут себя в несравнимо более трудных обстоятельствах земляне из звездолёта «Темное пламя»: сошедшие на чужую, враждебную им планету, на всем протяжении разворачивающейся фабулы они не убили ни одного тормансианина специально.
Правда, начальнице экспедиции, историку Фай Родис всё же пришлось разыграть инсценировку связи с «владыками» Земли, дабы напугать членов Совета Четырех и получить разрешение на посадку на Тормансе, во время которой она якобы обращается к своим «повелителям» (была использована старая кинохроника) и демонстративно предлагает им «стереть с лица планеты главный город – центр самовластной олигархии – или произвести всепланетную наркотизацию с персональным отбором»[22]. Среди землян на звездолёте разгорается спор о том, стоило ли прибегать к таким недостойным методам обмана. Тогда Фай Родис отвечает всем: «Опять перед нами, как тысячи раз прежде, стоит все тот же вопрос: вмешательства – невмешательства в процессы развития, или, как говорили прежде, судьбу отдельных людей, народов, планет. Преступны навязанные силой готовые рецепты, но не менее преступное хладнокровное наблюдение над страданиями миллионов живых существ, животных ли, людей ли. Фанатик или одержимый собственным величием психопат без колебания и совести вмешивается во все. В индивидуальные судьбы, в исторические судьбы народов, убивая направо и налево во имя своей идеи, которая в огромном большинстве случаей оказывается порождением недалекого ума и больной воли параноика. Наш мир торжествующего коммунизма очень давно покончил со страданиями от психических ошибок и невежества власти. Естественно, каждому из нас хочется помочь тем, которые еще страдают. Но как не подскользнуться на применении древних способов борьбы – силы обмана, тайны? Разве не очевидно, что, применяя их, мы становимся на один уровень с теми, от кого хотим спасать? А находясь на том же уровне, какое право имеем мы судить, ибо теряем знание?»[23]. Между тем, вскоре, сойдя на Торманс, Тор Лик, Гэн Атал и Тивиса Хенако погибают под развалинами города Чендин-Тот и лишь рядом с ними гибнут дошедшие до звериного состояния «мстители». (Отметим, кстати, что «Час быка» изобилует сценами гибели «лиловых», – солдатов страшной тайной полиции режима, в том числе их начальника Ян Гао-Юара, в результате их неудачных попыток прорвать с помощью примитивного стрелкового оружия защитное поле роботов-девятиножек СДФ.)
И уже после смерти товарищей, по мере того, как разворачивается сложная многоплановая фабула «Часа быка», Фай Родис проникается искренним состраданием к горестному существованию людей планеты «Ян-Ях» (Торманс) и потому использует свой опыт и психологическую тренировку лишь в исключительных случаях, когда дело идет о её жизни и жизни товарищей землян. Теперь она более всего опасается потерять нравственный запас знаний, вечный для любых миров и эпох во Вселенной. (Тот самый запас знаний, который в итоге попирает мстящий за смерть любимой Дон Румата – Антон, оставшийся для жительницы Арканара Киры прежде всего Богом, – а не близким, понятным, хотя и совершенным человеком, каким стал для девушки Торманса Сю Ан-Те землянин Вир Норин, один из тринадцати звездолетчиков «Темного пламени».)
Кульминационная сцена романа И.А. Ефремова откровенно полемична по отношению к кульминационной сцене более раннего романа Стругацких «Трудно быть богом» (который Ефремов несомненно читал). В последние секунды жизни Фай Родис умоляет командира звездолета Грифа Рифта: «мой командир, я убеждаю вас, умоляю, приказываю: не мстите за меня. Не совершайте насилия. Нельзя вместо светлой мечты о Земле посеять ненависть и ужас в народе Торманса. Не помогайте тем, кто пришел убить, изображая бога, наказующего без разбора правого и виноватого, – самое худшее изобретение человека. Не делайте напрасными наши жертвы. Улетайте! Домой! Слышите, Рифт? Кораблю – взлет!»[24] И Дон Румата по всем статьям уступает Фай Родис – и как человек, и как герой, и как исследователь далеких планет с будущей коммунистической Земли. Закономерен итого творческого диалога И.А. Ефремова и братьев Стругацких: первый умер в 1972 г. и после его смерти творческий потенциал последних практически иссяк. Лучшие произведения братьев Стругацких написаны в период с 1957 по 1970 годы. Окончательно размежевались и читатели: приверженцы Ефремова, которых оказалось, естественно, меньше, хранят верность высоким идеалам своих героев, перенимают их стремление к неустанному самосовершенствованию; многочисленные поклонники Стругацких, разуверившись во всем, перекочевали в страту потребителей книжной продукции коммерческого поджанра фэнтэзи.
И теперь, когда человечество начинает по-новому ощущать себя и свое существование в III-м тысячелетии нового времени, литературное творчество И.А. Ефремова дает всем нам новый импульс к активной жизни — во имя будущего Земли.
Примечания
[1] Ramonet Ignacio. Geopolitique du chaos. Paris: «Galilee», 1997. P.69.
[2] Как создавался «Час быка». Там же, с.307–308.
[3] Там же, с.309
[4] Ефремов Иван. Час быка. – «Молодая гвардия», 1969, № 1, с. 19.
[5] Семанов С.Н. Юрий Владимирович: зарисовки из тени. М.: «Столица», 1995, с. 37.
[6] Там же, с. 37.
[7] Гадамер Х.Г. Истина и метод. – Цит. по: Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. — М.: Интрада — ИНИОН, 1996, с. 203.
[8] Ефремов И.А.. Час быка. – Собрание сочинений в пяти томах, т. 5, кн. 2.. Москва: «Молодая гвардия», 1989, с. 129.
[9] Ефремов И.А. Переписка с учеными. Неизданные работы. РАН, «Научное наследство», т. 22. М.: «Наука», 1994 г., Цит. по: Хазанов В. Иван Ефремов: видевший сквозь пространство и время. – «Альтернативы», 1998 г., № 2, с. 165.
[10] Хазанов В. Иван Ефремов: видевший сквозь пространство и время. – «Альтернативы», 1998 г., № 2, с.163.
[11] Нудельман Р. ... И вечный бой! В кн.: Аркадий Стругацкий. Борис Стругацкий. Далекая Радуга. М.: «Молодая гвардия», 1964, с. 334.
[12] Стругацкий А. Стругацкий Б. Понедельник начинается в субботу. М.: «Детская литература», 1965, с. 154.
[13] Там же. С. 155.
[14] Там же. С. 160.
[15] Там же. С. 162.
[16] Там же. С. 163.
[17] Ефремов И.А. Сердце змеи. Там же. С. 397.
[18] Стругацкий А. Стругацкий Б. За миллиард лет до конца света. Улитка на склоне. Отель «У погибшего альпиниста». М.: Текст, Эксмо, 1996 г., с. 268.
[19] Лем Станислав. Одиноки »ли мы во вселенной? — Лем Станислав. Маска. Не только фантастика. М.: «Наука», 1990, с. 293–294.
[20] Стругацкий А. Стругацкий Б. Трудно быть богом: Роман. Понедельник начинается в субботу. Второе нашествие марсиан. Повести. М.: Текст, ЭКСМО, 1996 г., с. 30.
[21] Там же. С.160.
[22] Там же. С. 89
[23] Там же. С. 90–91.
[24] Ефремов. Час быка. Там же. С. 440.
Источник: http://www.whiteworld.ru/rubriki/000128/000/02101203.htm |
